Трое против дебрей

Мы не торопились запрягать лошадей в слабой надежде на внезапное потепление. Но для этой надежды было мало оснований. На опыте предшествовавших зим мы знали, что в чилкотинском районе за сутками северного ветра со снегом после прекращения ветра и снегопада обычно следуют сутки жестокого холода.

Наконец небо перестало хмуриться, и, когда с голубого небосвода снова посмотрело на леса сияющее солнце, ртутный столбик соскользнул до цифры сорок. Но все же после месяца пасмурной погоды яркое, хотя и не греющее, солнце подействовало на нас ободряюще. Итак, стараясь не думать о красноречивых показаниях термометра, мы положили в сани одеяла, все необходимое для бивуака и сено, впрягли в хомуты пару лошадей и двинулись на юг. По крайней мере ветер не рвал нашу одежду. И хотя меховая опушка наших парок вскоре покрылась инеем и нам приходилось без конца счищать льдинки с ресниц руками, одетыми в толстые варежки, все же в глубине саней, укрывшись одеялами, мы как-то умудрялись не замерзать.

Каждый ярд пройденного пути стоил лошадям огромных усилий. Снег скапливался у хомута и давил на шеи лошадям до тех пор, пока они уже были не в состоянии ни на один дюйм сдвинуть сани. Тогда я вылезал из саней, пробирался к хомуту и сбрасывал лопатой снег, чтобы лошади снова могли сдвинуть полозья. После самого незначительного подъема лошади должны были отдыхать минуту или две.

Первый снег. Поездка на Риск-Крик за почтой.

В двух милях от хижины мы стали свидетелями трагических последствий декабрьской непогоды. Как раз посередине погребенной под снегом дороги лежал маленький лосенок; голова его была запрокинута назад, а ноги подогнуты под туловище. Это дитя лесных дебрей лежало на снегу в такой естественной позе, что его неподвижность была похожа на сон. Но это был не сон: лосенок умер в этой позе. Беспощадный мороз крушил его волю к жизни, пока, ослабев, он не отстал от матери. И наконец наступил момент, когда трава, с трудом добытая из-под снега, уже не давала достаточно сил, чтобы снова разгребать снежный покров в поисках пищи. Устав от жестокой борьбы за жизнь, лосенок лег на снег и больше не встал. Влага от дыхания замерзла у него на губах, пока сердце медленно отсчитывало последние минуты его жизни.

Мне пришлось снять хомуты, прикрепить цепь к оглоблям и оттащить жертву мороза с нашего пути. Потом я снова запряг лошадей, вскочил в сани и сказал Лилиан:

— Нигде поблизости не видно следов лосихи.

— Может быть, волки съели мать, — вздохнув, высказала предположение Лилиан.

— Возможно.

Я встряхнул поводьями, и лошади тронулись. Когда наступила следующая передышка, я мрачно сказал:

— Еще немало лосей погибнет в лесу, прежде чем стает снег.

Часы, которые мне подарила Лилиан на рождество 1931 года, еще не сломались и хорошо показывали время. Я завел их перед отъездом, но с тех пор ни разу не посмотрел на них. Даже мысль о том, чтобы снять варежку и вытащить часы, была настолько неприятна, что я тут же гнал ее прочь. Было гораздо важней сохранить тепло в пальцах, чем знать, который час.

Зашло солнце, и серые тени легли у горизонта на севере. По моему расчету мы проехали восемь миль за такое же количество часов. С ноздрей наших коней свисали ледяные сосульки восьмидюймовой длины. Лошади посерели от замерзшего пота. У занесенной снегом дороги мы увидели одинокую пихту. Возможно, что она была крепким молодым деревцом, когда Колумб приехал в Америку. Ее ствол достигал пяти футов в обхвате, а мощные ветви почти не согнулись под тяжестью снега. Лошади остановились у дерева, как бы почувствовав свою собственную усталость. Они стояли, опустив головы, тяжело дыша.

— С них довольно, — заключил я. — Лошади выбились из сил.

Лилиан откинула одеяла и осмотрелась.

— Я так окоченела, — вздохнула она, — что, кажется, уже никогда не смогу снова ходить.

В течение последних четырех часов Визи лежал в санях, закрытый несколькими одеялами и сеном. Но теперь он внезапно выкарабкался оттуда и жалобно произнес: «Я хочу есть».

Ветки пихты задерживали снегопад, и под ними слой снега был лишь в два фута глубиной.

— Это место ничем не хуже других, — сказал я, — а может быть, и лучше. Вот и наш отель. Ты и Визи лучше посидите в санях, пока я займусь лошадьми.

Я распряг лошадей, прикрыл их попонами и дал им охапку сена. Поблизости не было ни озера, ни ручейка, где можно было бы прорубить лед. И так как не было воды, лошадям пришлось есть снег.

Накормив лошадей, я расчистил под деревом площадку в десять на двенадцать футов. Теперь Лилиан и Визи могли вылезти из саней, не попав в снег. Сгущались сумерки. Не приходилось надеяться, что проглянет луна. Поэтому я решил не тратить сил и времени на устройство палатки. Вместо этого я расстелил ее под деревом и навалил на нее одеяла и посуду.