Трое в лодке (не считая собаки)

Наше отбытие из Марло я считаю одним из величайших наших триумфов. Оно было внушительно, исполнено достоинства и вместе с тем скромно. В каждой лавке мы требовали, чтобы покупки не задерживали, а отправляли тут же, вместе с нами. Никаких этих: «Да, сэр, я отправлю их сию минуту; мальчик принесет их вам раньше, чем вы вернетесь, сэр», – а потом сиди дурак дураком на пристани и дважды возвращайся в лавки и скандаль там с лавочниками! Нет, мы ждали, пока корзину упакуют, и прихватывали мальчика с собой.

Мы обошли великое множество лавок, неуклонно проводя в жизнь этот принцип; в результате к концу нашей экспедиции мы стали обладателями богатейшей коллекции мальчиков с корзинами. Наше заключительное шествие к реке, по самой середине Хай-стрит, превратилось в величественное зрелище, которого Марло долго не забудет.

Порядок процессии был таков:

Монморанси, с тростью в зубах.

Две дворняги подозрительного вида, приятели Монморанси.

Джордж, с трубкой в зубах, нагруженный нашими пальто и пледами.

Гаррис, с набитым чемоданом в одной руке и бутылкой лимонного сока в другой, пытающийся тем не менее придать своей походке некоторое изящество.

Мальчик от зеленщика и мальчик от булочника, с корзинами.

Рассыльный из гостиницы, с пакетом.

Мальчик от кондитера, с корзиной.

Мальчик от бакалейщика, с корзиной.

Лохматый пес.

Мальчик из молочной, с корзиной.

Носильщик, с саквояжем.

Приятель носильщика, – руки в брюки и глиняная трубка в зубах.

Мальчик от фруктовщика, с корзиной.

Я сам, с видом человека, понятия не имеющего о том, что у него в руках три шляпы и пара башмаков.

Шестеро мальчишек и четверка бродячих собак.

Когда мы добрались до пристани, лодочник спросил:

– Разрешите узнать, сэр, вы что арендовали: паровой катер или понтон?

Услыхав, что всего лишь четырехвесельный ялик, он был, видимо, поражен.

Уйму хлопот доставили нам в это утро паровые катера; они тянулись вверх по реке один за другим, направляясь в Хенли, где на следующей неделе должны были начаться гребные гонки. Некоторые шли в одиночку, другие вели на буксире понтонный домик. Я ненавижу паровые катера; думаю, что это чувство знакомо всем любителям гребли. Стоит мне увидеть такой катер, как мною овладевает желание заманить его в какой-нибудь укромный, тихий, безлюдный уголок и там придушить.

Крикливое самодовольство этих катеров пробуждает во мне самые дурные инстинкты, и я горюю о добрых старых временах, когда можно было изложить человеку свое мнение о нем с помощью меча, лука и стрел. Уже одно выражение лица того субъекта, который, засунув руки в карманы, стоит на корме и курит сигару, само по себе дает достаточный повод для открытия военных действий, а повелительный гудок, означающий: «Прочь с дороги!», явится, я уверен, для любого состава присяжных, причастных к лодочному спорту, неоспоримым основанием, чтобы вынести вердикт: «Убийство при оправдывающих обстоятельствах».

Паровым катерам приходилось гудеть до потери сознания, чтобы заставить нас убраться с дороги. Пусть не сочтут меня хвастуном, если я честно признаюсь, что одна наша лодочка, болтаясь у них на дороге, доставила им за эту неделю больше хлопот, задержек и неприятностей, чем все остальные лодки, вместе взятые.

«Катер идет!» – кричит кто-нибудь из нас, едва только враг покажется вдалеке, и мы мгновенно начинаем готовиться достойно его встретить. Я хватаю рулевые шнурки, Гаррис и Джордж садятся рядом, обязательно спиной к катеру, и лодка тихонько дрейфует прямо на середину реки.

Куда нетерпеливо сворачивает катер, туда безмятежно дрейфуем и мы. Когда до нас остается какая-нибудь сотня ярдов, катер начинает гудеть как сумасшедший, и пассажиры перевешиваются через борт и орут во все горло, но мы их, конечно, не слышим. Гаррис рассказывает очередную историю о своей матушке, а мы с Джорджем жадно внимаем ему и не хотим упустить ни слова.

Наконец катер разражается таким ревом, что у него чуть не лопается котел, и он дает задний ход, и выпускает пар, и начинает сворачивать, и садится на мель. Люди на палубе кидаются к носовой части и поднимают страшный крик, на берегу собирается народ и ругает нас на чем свет стоит; все лодки останавливаются и принимают горячее участие в происходящем, и вскоре вся Темза на несколько миль вверх и вниз от места происшествия приходит в волнение. И тут только Гаррис обрывает свой рассказ на самом интересном месте, оглядывается и с легким удивлением говорит Джорджу:

«Господи боже, Джордж, уж не катер ли это?»

А Джордж отвечает:

«Смотри-ка, в самом деле! То-то я как будто слышал какой-то шум!»

После чего мы начинаем нервничать, теряемся и не можем сообразить, как увести лодку в сторону, а на палубе собирается целая толпа и все поучают нас:

«Загребай правой!.. Тебе говорят, идиот! Табань левой! Да не ты, а тот, что рядом!.. Оставь руль в покое, слышишь? Теперь оба дружно!.. Да не так! Ах, чтоб вам…»