Трое в лодке, не считая собаки

Похоже, мы зашвартовались неподалеку от гнезда лебедей, и вскоре после того как мы с Джорджем ушли, вернулась лебедиха и подняла дебош. Гаррис прогнал ее; она удалилась и привела своего благоверного. Гаррис сказал, что ему пришлось выдержать с этой четой настоящую битву, но в конце концов талант и отвага одержали победу, и он обратил их в бегство.

Через полчаса они вернулись и привели с собой еще восемнадцать лебедей. Насколько можно было понять из рассказа Гарриса, сражение было страшным. Лебеди попытались вытащить Гарриса и Монморанси из лодки и утопить. Он сражался как настоящий герой, целых четыре часа, и убил великое множество, и все они куда-то отправились умирать.

— Сколько, ты говоришь, было лебедей? — спросил Джордж.

— Тридцать два, — отвечал Гаррис сонно.

— Ты ведь только что сказал восемнадцать?

— Ничего подобного, — пробормотал Гаррис. — Я сказал двенадцать. Я что, по-твоему, не умею считать?

Подлинных фактов про тех лебедей мы так никогда не узнали. Утром мы расспросили Гарриса на этот счет, и он сказал:

— Какие лебеди?!

И видимо решил, что нам с Джорджем что-то приснилось.

О, как восхитительно было снова очутиться в нашей надежной лодке после всех испытаний и страхов! Мы сытно поужинали — Джордж и я — и глотнули бы пунша, если бы нашли виски. Но виски мы не нашли. Мы допросили Гарриса насчет того что он с ним сделал; но он, похоже, перестал понимать, что значит «виски» и о чем мы вообще говорим. Монморанси сидел с таким видом будто ему кое-что известно, но ничего не сказал.

В эту ночь я спал хорошо и мог бы спать еще лучше, если б не Гаррис. Смутно припоминаю, что ночью он будил меня как минимум раз двенадцать, путешествуя по лодке с фонариком в поисках своей одежды. По-видимому, в тревоге за ее сохранность он провел всю ночь.

Дважды он стаскивал нас Джорджем с постели, чтобы выяснить, не лежим ли мы на его брюках. Во второй раз Джордж совершенно взбесился.

— Какого черта тебе нужны брюки посреди ночи?! — спросил он свирепо. — Какого черта ты не спишь?!

Проснувшись в следующий раз, я обнаружил, что Гаррис снова в беде — он не мог разыскать носки. Последнее, что я смутно помню, это как меня ворочают с боку на бок и Гаррис бормочет — самое странное дело, но куда только мог подеваться зонтик.

Глава XV

Хлопоты по хозяйству. — Любовь к работе. — Ветеран весла; как он работает руками и как языком. — Скептицизм молодого поколения. — Воспоминания о первых шагах в гребном спорте. — Катание на плотах. — Джордж демонстрирует образец стиля. — Старый лодочник; его метод. — Так спокойно, так умиротворенно. — Новичок. — Плавание на плоскодонках с шестом. — Печальный случай. — Отрады дружбы. — Плавание под парусом; мой первый опыт. — Возможная причина тому, что мы не утонули.

На следующее утро мы проснулись поздно и по настоятельному требованию Гарриса позавтракали скромно, «без изысков». После этого мы устроили уборку, привели все в порядок (нескончаемое занятие, которое стало потихоньку вносить некую ясность в нередко занимавший меня вопрос — каким именно образом женщина, имеющая на руках всего лишь одну квартиру, ухитряется убивать время), и часам к десяти выступили в поход, который, как мы решили, сегодня проведем на совесть.

Для разнообразия мы решили не тянуть сегодня лодку бечевой, а пойти на веслах. При этом Гаррис считал, что наилучшее распределение сил получится если мы с Джорджем будем грести, а он будет рулить. Такая точка зрения не соответствовала моей совершенно. Я сказал, что, как я считаю, Гаррис обнаружил бы гораздо больше сообразительности взявшись за работу с Джорджем, а мне дав немного передохнуть. Мне казалось, что в нашей поездке я работаю гораздо больше, чем мне полагается по справедливости, и я начинал по этому поводу нервничать.

Мне всегда кажется, что я работаю больше чем следует. Это не значит, что я противлюсь работе, прошу отметить; работу я люблю, она меня увлекает. Я способен сидеть и смотреть на нее часами. Я люблю, когда у меня есть работа; мысль о том чтобы от нее избавиться почти разбивает мне сердце.

Перегрузить меня работой нельзя: набирать ее стало моей страстью. Мой кабинет так ею набит, что для новой почти не осталось ни дюйма свободного места. Мне скоро придется пристраивать новый флигель.

К тому же я обращаюсь со своей работой очень бережно. Еще бы, часть работы, которая у меня сейчас есть, находится в моем распоряжении уже долгие годы, а на ней нет даже пятна от пальца! Я очень горжусь своей работой; временами я достаю ее с полки и вытираю от пыли. Нет человека, у которого работа была бы в лучшей сохранности чем у меня.

Но хотя я и жажду работы, я все-таки предпочту справедливость. Я не прошу больше чем мне полагается.

Но мне достается больше, пусть я этого не прошу — во всяком случае, так мне кажется — и это меня беспокоит.