Троя

Харман зажмурился от боли, пронизавшей все тело и разум. Рука нащупала выпуклость у правого бедра. Пистолет был на месте.

Мужчина отклеил оружие от липучей ленты, щелкнул предохранителем, дернул затвором, как показывала Мойра, и приставил дуло к голове.

75

Демогоргон затмевает собой добрую половину объятого пламенем небосвода. Азия, Пантея и неразговорчивая Иона по-прежнему испуганно закрывают головы. Склоны гор, утесов и вулканов заполняют исполинские неясные тени: титаны, часы, скакуны-монстры, просто монстры, гигантские сороконожки — родственники Целителя, кошмарные возницы, и снова титаны занимают места, словно присяжные во время суда на ступенях греческого храма. Сквозь очки термокостюма отчетливо видно все происходящее. На вкус Ахилла, даже чересчур отчетливо.

Чудовища Тартара не в меру чудовищны, титаны слишком косматы и слишком титанического роста, а глядя на возниц и существ, которых Демогоргон окрестил часами, вообще невозможно навести полную резкость. Однажды Пелид рассек одному троянцу живот и грудь ударом клинка. Среди разрубленных ребер и вывалившихся кишок прятался крохотный гомункул; подслеповато моргая, он уставился на человека бледно-голубыми глазками. Это был единственный раз, когда быстроногого стошнило на поле боя. Так вот на этих тварей было так же трудно смотреть.

В то время как Демогоргон ожидает, пока присяжные из ночных кошмаров соберутся и рассядутся по местам, Гефест вытягивает из дурацкого пузыря на своей голове тонкий шнур и подключает его другим концом к шлему Ахилла.

— Так слышно? — спрашивает хромой карлик. — Надо потолковать, у нас мало времени.

— Я-то слышу, а Демогоргон? Раньше у него получалось.

— Нет, это жесткая связь. Наш Демогоргон хоть и похож невесть на что, но он же не Дж. Эдгар Гувер.

— Кто?

— Не важно. Послушай, сын Пелея, нужно согласовать, что мы будем рассказывать великанской братии. От этого зависит очень многое.

— Не называй меня так! — рычит Ахилл с огнем в глазах, от которого застывали на поле сечи вражеские войска.

Гефест — и тот шарахается назад, натянув коммуникационный провод.

— А как я тебя назвал?

— Сыном Пелея. Не желаю больше слышать этого имени.

Бог ремесел воздевает руки в тяжелых перчатках ладонями кверху.

— Ладно. Давай о деле. Минута-другая, и здесь начнется суд «кенгуру».[106]

— Что такое кенгуру?

Мужеубийцу безумно раздражает вся эта глупая тарабарщина. Между прочим, клинок по-прежнему у него в руке. Внутренний голос упорно подсказывает герою, что прикончить так называемого бога можно одним ударом; что для этого достаточно распороть металлическое одеяние бородатого идиота и, отступив назад, наблюдать, как он задохнется насмерть в ядовитой кислотной атмосфере. С другой стороны, Гефест — олимпиец, пусть и вдали от целебных баков, управляемых большой букашкой. Так что возможно, нахальный урод подобно греку будет попросту кашлять и содрогаться, корчась от боли целую вечность, покуда его не слопает одна из Океанид. Вот бы попробовать!..

Ахилл берет себя в руки.

— Забудь, — отвечает Гефест. — Что ты скажешь Демогоргону? Или поручишь мне говорить?

— Нет.

— Ну, тогда надо заранее договориться. О чем ты еще попросишь титанов, не считая убийства Зевса?

— Я и не думал их об этом просить, — твердо произносит ахеец.

Бородатый карлик изумленно таращит глаза под выпуклыми стеклами шлема.

— Разве? Я думал, мы здесь как раз за этим.

— Я сам порешу Громовержца, — заявляет Ахиллес. — И скормлю его печень Аргусу, любимому псу Одиссея.

Кузнец испускает вздох.

— Хорошо. Но для того, чтобы я воссел на олимпийском престоле (помни, ты обещал, и Никта подтвердила нашу сделку), все-таки необходимо вмешательство Демогоргона. А он не в своем уме.

— Не в своем уме? — отзывается мужеубийца.

Чудовищные тени в основном уже расселись по местам среди хребтов и потоков лавы.

— Слышал, как он тут распространялся о верховном Боге? — произносит Гефест.

— Если это не про Зевса, тогда я не знаю, о ком речь.

— Демогоргон имеет в виду единственного верховного повелителя всей вселенной. — И без того скрипучий голос калеки еще сильнее хрипит по линии жесткой связи. — Бога с большой буквы «Б» и никаких иных.

— Чушь какая-то, — говорит ахеец.

— Ну да, — соглашается кузнец. — Вот почему сородичи Демогоргона заточили его в пучине Тартара.

— Сородичи? — повторяет быстроногий, не веря своим ушам. — Хочешь сказать, он такой не один?

— Само собой. Никто не появляется на свет в единственном экземпляре. Такие вещи пора и тебе знать, Ахилл. Наш Демогоргон помешан, как троянская сортирная крыса. Он поклоняется какому-то единому всемогущему Богу с большой буквы «Б», которого иногда зовет «Тихим».

— Тихим? — Мужеубийца пытается вообразить молчаливого бога. Такого ему точно не приходилось видеть.

— Вот именно! — рычит Гефест в микрофон своего шлема. — Только этот самый «Тихий» — еще не весь единый и всемогущий тот-что-не-с-маленькой-буквы, а лишь одна из Его сущностей… Причем «Его» тоже пишется с большой «Е»…

— Хватит уже о размерах, — обрывает калеку ахеец. — Выходит, ваш Демогоргон все-таки верит не в одного-единственного бога.