Тося и Алик шли домой. Щёки у них горели от возбуждения.
– Алик, – говорила Тося, – а ты что, в самом деле подозреваешь Агафонова? А? Алик…
– Может, и его, – туманно отвечал Алик.
– Алик, а почему, почему? – спрашивала Тося.
– Узнаешь, когда время придёт, – говорил Алик.
– Алик, ну, А-а-лик!.. – взмолилась Тося, не выносившая никаких тайн. – Ну скажи, пожалуйста! Ну, прошу тебя! Ну, как это ты понял? Ты что, ВИДЕЛ?
– Видел, – сказал вдруг Алик, и Тося вздрогнула от этого короткого слова.
– Алик, а что ты видел? – осипшим от волнения голосом, почти шёпотом спросила Тося.
– Я видел, как он стоял за деревом, – многозначительно и важно произнёс Алик.
– За каким деревом?! Ну говори скорее! Ну, Алик! Ну, что он за этим деревом делал? Журнал в портфель прятал, а? Да что ж ты молчишь?
– Видела, когда мы вчера из школы выходили, – сказал Алик, – он за деревом стоял?
– Не видела, – чистосердечно призналась Тося. – Он когда снежками начал кидаться, я сразу побежала, и всё…
– Вот в том-то и дело, что не видела, – сказал Алик. – А надо видеть! Смотреть надо! Настоящий сыщик ничего из виду не упускает!.. А зачем он там стоял, знаешь?
– Нас ждал, – сказала Тося. – Он специально снежки приготовил.
– Плохо ты соображаешь! – сказал Алик. – ОН ЖДАЛ, КОГДА ВСЕ РАЗОЙДУТСЯ…
– Ой! – поняла Тося. – Значит, он хотел вернуться в класс за журналом?
– Вот именно, – сказал Алик. – Теперь, я надеюсь, тебе всё понятно?
Тося, восхищённая Аликиной сообразительностью, молчала.
– Вот так-то, – сказал Алик. – Я по всей Москве преступников искал, а они среди нас ходят! У себя под боком надо было глядеть. Большая была ошибка! Ну ничего. Теперь-то я докажу, на что я способен!
– Алик, а можно, я тебе опять буду помогать? Я ведь этого Агафонова терпеть не могу!
– Нет, – твёрдо сказал Алик. – Я сам его разоблачу. Я хочу, чтобы все в классе поняли, кто я такой и на что я способен.
– Алик, а ты его не боишься? – спросила Тося. Перед её глазами встала та сцена в окне…
– Ещё чего! Да я захочу – его мигом из школы попрут! Всё теперь от меня зависит.
…Когда на следующий день Нина Петровна вошла в класс, она первым делом кинула быстрый взгляд на учительский стол. Журнала на столе не было.
На перемене к ней подошёл с таинственным видом Алик Спичкин.
– Нина Петровна, можно вас на минутку? – сказал он, оглядываясь по сторонам. – Мне вам кое-что сказать надо.
– Я тебя слушаю, Алик.
– Нина Петровна, я не могу больше молчать! – вдруг горячо заговорил Алик Спичкин. И снова оглянулся.
– Да в чём дело, Алик? – сказала Нина Петровна.
– А дело в том, что я знаю, кто журнал стащил! – выпалил Алик.
Нина Петровна побледнела.
– Кто-нибудь в нашем классе?
– Агафонов, – как отрезал Алик. – А больше я вам пока ничего не скажу.
«Анюточка, почему ты плачешь?»
Ирина Васильевна Залетаева пришла с работы, как обычно, ровно в шесть часов вечера. Она поднялась по лестнице на свой этаж, вынула из кармана ключ и хотела было открыть дверь, но передумала и позвонила. Она знала, что её ждёт дочь Анюточка, что, услышав звонок, она вскочит и побежит открывать ей дверь.
Тр-р-рк… – протрещал звонок.
Ирина Васильевна мысленно улыбнулась, представив себе, как вскакивает со стула Анюта, как она мчится по коридору, как несёт ей в переднюю тапочки.
Но странное дело, сегодня Анюта и не думала торопиться.
Тр-р-рк, тр-р-рк… – нажала два раза подряд Ирина Васильевна.
Анюта не открывала.
Уже нервничая, Ирина Васильевна нажала на звонок третий раз… И когда дверь всё же не открылась, Ирина Васильевна подумала, что случилось что-то ужасное, что её дочь тяжело заболела.
Быстро вытащила она из сумочки ключ и сунула его в замочную скважину…
В квартире было тихо и темно. Дверь в комнату была прикрыта.
– Анюта! – позвала Ирина Васильевна.
Никакого ответа.
Ирина Васильевна вошла в комнату.
В середине полутёмной, сияющей чистотой комнаты стоял стол с чёрными ножками и блестящей коричневой полированной крышкой. В полированной поверхности стола отражалась синяя вазочка из чешского стекла и лежащие в ней крупные оранжевые апельсины. Мягко колыхались белые тюлевые занавески – форточка была открыта, по комнате разгуливал свежий воздух. Возле торшера с двумя маленькими бумажными абажурами, голубым и жёлтым, на широкой зелёной тахте под большим пуховым платком лежала Аня. Лица её не было видно.
«Что такое? В чём дело? Она спит? Почему она спит?» – вихрем пронеслось в голове у Ирины Васильевны, и она вспомнила, что совсем недавно тоже застала дочь спящей, и тогда ещё удивилась и встревожилась: Аня никогда не спала ни днём, ни под вечер, а теперь вот пожалуйста, опять…
– Анюта… – тихо позвала Ирина Васильевна, подходя к Ане и стараясь заглянуть ей в лицо.
Анины глаза были закрыты. Лицо у неё было бледное. На скулах горели лихорадочные пятна.
– Заболела… – охнула Ирина Васильевна.