Тройняшки не по плану. Идеальный генофонд

Собравшись с духом, Агата подается ближе и начинает сосредоточенно стирать подтеки крови с моего лица. Торопится, спускается ниже. Горячие пальчики соскальзывают с ватного диска и касаются губы. Чертовка одергивает руку, словно ошпарилась. Признаться, это взаимно. Меня успела обжечь.

Секундный зрительный контакт — и я выдавливаю из себя кривую ухмылку, которая так ее бесит. Вот и сейчас действует безотказно. Наслаждаюсь тем, как Агата закипает. И… невероятно заводит меня. По щелчку. Кому я только хуже сделал?

— Не понимаю, почему он вообще напал на меня, — выведя Агату из равновесия, а заодно и себя, удобнее разваливаюсь на диване.

Игнорирую тот факт, что у меня брюки вдруг тесными стали от ее близости. Стараюсь не думать об этом. Зря дразнить себя. Ведь совершенно точно не опущусь до того, чтобы соблазнять такую серьезную женщину. Мне поиграть, а ей жить дальше. Влюбится в меня еще, на хрен надо.

— Он защищал своего сына, — как назло Агате приходится потянуться ко мне. И вновь между нами сгорает весь кислород.

— Мы ведь с тобой знаем, что мальчик ему неродной, — придерживаю ее за талию, стоит ей покачнуться. Агата импульсивно упирается коленом в диван между моих вальяжно разведенных ног. Опасно.

— Есть узы крепче кровных. У них семья. Счастливая, полноценная, разве ты не видишь? Он будет бороться за СВОЕГО сынишку до последнего вздоха. Твоего вздоха, судя по тому, что я видела в саду, — не упускает случая зацепить меня, а я цокаю предупреждающе. — Еще не поздно прекратить все это, Адам. Ты же сам видишь, плохая затея. Неправильная, — укладывает руки на мои плечи, упираясь запястьями. И в глаза заглядывает, ожидая отклика.

Она так близко, что чувствую ее дыхание. Сбивчивое, сладкое. Впитываю его, глотаю.

Ладони, выйдя из-под контроля, сами перемещаются с талии на упругие бедра, скользят вниз. К краю соблазнительного платья.

— То есть ему можно бороться за чужого ребенка, а мне за родного — нельзя? — продолжаю говорить как ни в чем не бывало, в то время как Агата застывает. — Дискриминация какая-то, — подытоживаю хрипло, потому что в этот момент пальцы нащупывают кружевную резинку.

Я готов взвыть от перевозбуждения. Чертовка в чулках? Это запрещенный прием. На хрена ей вообще чулки?

А-а-а, черт. Будь кто угодно… Абсолютно кто угодно на ее месте! И продолжение пошло бы совершенно по иному сценарию. Как фильме для взрослых. О-очень взрослых.

Но нет. Женщине с тройным табу не место в таком кино.

— Не передергивай, — Агата сбрасывает со своего идеального тела мои руки. И на том спасибо! Сам бы я не смог убрать. — Я другое имела ввиду, — одергивает платье, пряча край чулок. Но я успеваю лизнуть кружево взглядом.

Агата делает вид, будто ничего не произошло. Я дымлюсь весь, а она невозмутимо выпрямляется, неторопливо проводит по платью руками. От груди к бедрам. Дико хочу повторить этот путь, но только своими ладонями. И желательно без лишней ткани.

Так, мозги! Место, мать вашу!

Срочно вспомнить, зачем мы здесь!

— Плевать, — намеренно отталкиваю Агату словесной грубостью. — Материал я взял, — стараясь не привлекать лишнего внимания к натянувшимся брюкам, очень быстро достаю из кармана пакетик с застежкой, демонстрирую его содержимое. — Жвачки хватит же? — чертовка мрачнеет, но кивает. — Можем уходить.

— Не отступишь, значит, — каждый слог пропитан разочарованием, как смертельным ядом. И он меня отравляет, хотя мне должно быть все равно.

— Не в моих правилах отступать, — добиваю ее правдой.

Нельзя. Это единственный шанс. Судьба не дала мне иного выбора.

Искренне молюсь, чтобы Илья оказался не моим. И не только потому, что ничего не чувствую к нему. Я и не должен, как сказала Агата. Дети в принципе не мое. И не потому, что Никиту испугался. Пара звонков нужным людям, определенная сумма денег — и сын мой. Но черт! Я уважаю мужика, который так трясется над неродным ребенком. Принял его, полюбил. Наверное, я бы так не смог.

Точно не смог! Я слабый и эгоистичный. Ведомый исключительно собственными желаниями. Агата четко поняла и охарактеризовала меня. Поэтому я ищу генетически своего малыша. Другого терпеть не научусь.

— Эй, доктор, вы же давали клятву Гиппократу, — выкрикиваю вслед уходящей чертовке. — А вдруг я тут кровью истеку до смерти, — продолжая ерничать, пока она вся дрожит от злости.

— Дыши ртом и заткнись, быстрее остановится, — бросает, не оборачиваясь. И дверью хлопает, но та сразу отскакивает и приоткрывается.

Смеюсь нервно, запрокидываю голову на спинку дивана, прикрываю глаза от усталости. Остываю. И не замечаю, как теряю связь с реальностью. Через некоторое время вдруг чувствую, как по мне что-то мелкое ползает.

— Принцесска, ты что делаешь, — хохочу от щекотки. — Ксюша? — зову строже.

— Ты же лечил меня, я тоже теперь тебя полечу, — и клеит мне что-то теплое на грудь. На обнаженный участок, что выглядывает из полурасстегнутой рубашки. — Вот. Пластырь, — бережно равняет, приглаживая маленькими ладошками.