Троица

Люди, которых он созвал, чтобы переправить короля Генриха в безопасность, остались у входа в аббатство, предпочтя этот тихий пятачок самой мысли о возврате в смертельную лихорадку боя. С ними неловко стоял и юный Эдуард Марч, для которого титул и собственная младость служили непреодолимым барьером в общении. Видя, что Йорк направляется к ним, битые и потрепанные боем солдаты встали навытяжку. Многие из них провели в сражении весь день, и тем не менее их лица выражали смущение, что они якобы отлынивают от борьбы. Погруженный в мысли о том, что его может ждать внутри этих величавых каменных стен, Йорк их едва заметил. Самого аббата видно нигде не было, но тем не менее его аббатство считалось священной землей. Йорк поежился под доспехами, когда его люди отворили массивные двери, а он пересек порог. Сын с надеждой на лице пристроился было сзади, но Йорк покачал головой. Он сам не знал ни того, что ему здесь откроется, ни собственных дальнейших действий.

– Нет, Эдуард. Оставайся здесь.

С этими словами Йорк вошел и остановился в ожидании, когда тяжелые створки закроются у него за спиной. Затем он поднял глаза.

Слепящее разноцветье красок встретило его внутри; взгляд манила каждая стена и изукрашенная колонна. Но прежде всего внимание приковывал огромный образ распятого Христа, непередаваемо роскошный в слабом мерцании старого золота, оттенках киновари и лазури – столь ярких, словно эти краски наложили совсем недавно. Несказанную панораму живых оттенков являли собой и всевозможные библейские сюжеты, которых здесь было не счесть. Все это ошеломляло настолько, что было как-то неловко стоять здесь в нечищеном боевом облачении. В конце длинного нефа виднелась крестная перегородка из камня, а перед ней алтарь, где подобием сломанной куклы лежал монарх. С ним находились всего два человека – туманные фигуры на отдалении, настороженно повернувшиеся белыми пятнами лиц к человеку, что в обитель вошел, словно волк в овчарню.

У входа Йорк немного помедлил, прислоняя свой щит к колонне, взмывающей вверх к невероятно высокому своду. Ноющими от усталости и потому не вполне послушными руками он расстегнул перевязь с мечом и положил их возле щита, после чего выпрямился. Впереди сейчас беспомощно лежал глава дома Ланкастеров – кузен по линии одного и того же венценосного воителя Англии, оказавшийся ближе к трону за счет всего одного звена родословной. Йорк поднял голову, не поддаваясь устрашению фресок, на которых объятые ужасом грешники падали в геенну огненную. Ремни лат слегка поскрипывали, а шагам вторило звучное гулкое эхо, когда он пересек храм по всей длине, вдоль тени от католического креста.

От короля Англии его отделяла какая-нибудь сотня шагов.

Генрих был жив. Более того, он не лежал, а сидел – на холодном каменном полу, прислонясь спиной к алтарю. Одна его нога была вытянута, другая согнута в колене. В этой позе, с лицом бледнее льняной простыни, он смотрел за приближением визитера. Кольчужный воротник и оплечья были с Генриха сняты, и становились видны повязки – одна вокруг шеи, другая под мышкой. Возле короля стоял хирург Скрутон, который с приближением Йорка отошел, потупив голову и молитвенно сложив ладони.

В торце алтаря, на расстоянии протянутой руки от Генриха, ничком лежал герцог Бекингем, поверхностно и часто дыша. Он пребывал в таком страдании, что все его силы уходили лишь на то, чтобы его терпеть. На приближение Йорка он лишь повел глазами; при этом его криво разинутый, сочащийся сукровицей рот мелко задрожал. Воспаленные глаза Бекингема все так же слезились – непонятно, от раны или от проигранной битвы.

Йорк остановился, озирая перед собой этих людей. Меч он оставил у входа, но у бедра из соображений безопасности держал кинжал: всякое бывает. И прими он сейчас решение ударить, никто из троих его бы не остановил.

На секунду он поднял глаза, привлеченный каким-то мимолетным, трепетным движением. В огромной пустоте наверху порхали пичуги: вот тебе прямая связь между небесами и юдолью земной. Йорк перекрестился, снова вспомнив, что находится на святой земле. И в этой холодной вечности вокруг чувствовалось присутствие Бога – невесомое и вместе с тем тяжелое, как столп, заставившее его повторно склонить голову.

Перед королем Йорк опустился на одно колено.

– Ваше величество, – произнес он. – Я прошу вашей милости и прощения за все, что я содеял.

Опираясь мертвенно-белыми руками о камень пола, Генрих попытался сесть прямее. Взгляд его то обретал, то утрачивал четкость, а на гостя, понаделавшего столько бед, он смотрел слегка по-птичьи, накренив голову.

– А если я не дам того, чего ты просишь? – вымолвил он горячечным шепотом.

Йорк на секунду прикрыл глаза. А когда открыл вновь, взгляд его был тверд и суров.

– Тогда я буду вынужден этого потребовать. Вашего великодушного прощения того, что сегодня произошло. Меня и тех, кто со мной, всех до единого. Меня клеймят изменником, ваше величество. Такого отношения к себе я не потерплю.