Трон Исиды

Выражение лица Луция Севилия стало ледяным. Посторонний не сразу заметил бы это, но Диона уже хорошо его знала — достаточно хорошо, чтобы разглядеть, что таилось в его глазах и как сжался его рот в твердую узкую линию. Сейчас он казался старше, но крайней мере на свой возраст выглядел.

— В самом деле? Что ж, очень мило и великодушно с твоей стороны — сбыть с рук трудного, неуправляемого ребенка и оставить себе послушного и примерного, — саркастически заметил он.

Аполлоний взвился.

— Ты оскорбляешь меня, милейший?

— Понимай как знаешь. Кстати, что привело тебя сюда! Зачем ты нарушил покой госпожи Дионы?

— Тебе это известно лучше, чем мне, — ответил Аполлоний с кривой усмешкой.

— Ах, вот оно что! Значит, ей нужно твое соизволение, чтобы принимать гостя в своем собственном доме?

— Не просто гостя — если верить слухам.

— Любопытно. И что же ты слышал?

Диона попыталась вставить слово:

— Пожалуйста…

Оба не обратили на нее ни малейшего внимания. Аполлоний, похоже, намеренно взвинчивал себя, чтобы впасть наконец в праведное негодование.

— Я слышал, что в доме дочери Лагидов живет римлянин, увивается за ней, льстит ей, развратил ее своими подарками и в конце концов соблазнил своими прелестями — я вижу, они и впрямь весьма незаурядны. Говорят также, что она втоптала в грязь свое доброе имя, как куртизанка — хуже того: как обычная шлюха.

— По-моему, — отозвался Луций с деланным спокойствием, — ты преувеличиваешь.

— Какое же это преувеличение, если я нашел ее в твоей спальне, рядом с твоей кроватью, чуть ли не в твоих объятиях.

— Да-а, ты совсем не знаешь свою бывшую супругу, да, судя по всему, никогда и не хотел узнать, — заключил Луций Севилий, — если веришь, что она могла позволить себе что-то предосудительное, порочащее ее честь.

— Диона — впечатлительна и легко поддается влиянию. Она красива и — что кривить душой? — соблазнительна. Эту женщину слишком мало заботит ее доброе имя, а уж тем более честь — из скромности, на что я искренне надеюсь, а не из бесстыдства и похоти. Она — легкая добыча для чужестранца: ей несложно заморочить голову сладкими словами, лестью и обещаниями, а потом соблазнить и, когда уйдет прелесть новизны, бросить.

— Совсем как ты?

Аполлоний побелел.

Диона вмешалась прежде, чем могло дойти до рукоприкладства. Взгляд Луция Севилия стал ленивым — таким она его еще не видела. Но крокодилы в озере, готовясь проглотить свою жертву, смотрят именно так.

— Хотелось бы верить, — сказала она самым бесстрастным тоном, на какой только была способна, — что мужчины все-таки отличаются от жеребцов из табуна. Аполлоний, я давно не твоя жена. То, что я делаю, — не твоя забота, не ты несешь ответственность за мою честь.

— То, что делает римлянин с дочерью благородного рода Египта — забота и ответственность каждого мужчины в Двух Землях, — провозгласил Аполлоний.

— Ты смешон в своей напыщенности! Этот римлянин совершенно безобиден. Он ни разу не позволил себе оскорбить меня. А вот ты ворвался в мой дом без приглашения, обозвал меня шлюхой… Твое счастье, что я женщина. Будь я мужчиной, я убила бы тебя.

Луций Севилий, казалось, готов был вложить ей в ладонь кинжал, протяни она руку.

— Сама не будь посмешищем! — взъярился Аполлоний. — Ты хотя бы подумала, прежде чем предложить ему поселиться в твоем доме? Мозги у тебя есть?

— Можешь не сомневаться, — отрезала Диона. — А Луций Севилий — уважаемый добропорядочный человек. За жилье он уплатил мне тем, что обучал моего сына латыни.

— И обогревал тебя по ночам?

Годы общения с Клеопатрой сослужили Дионе добрую службу. Ее руки не двинулись с колен — хотя и были сжаты в кулаки; она лишь сказала с ледяным спокойствием:

— Я не нуждаюсь в твоем позволении вести себя так, как считаю нужным.

Аполлоний раскрыл рот, но Луций Севилий опередил его.

— Между нами не было ничего, кроме дозволенного приличиями, и дружбы, которой я очень рад. Ты знаешь слово — «дружба»? Или это выше твоего понимания?

Аполлоний заскрипел зубами.

— О каких приличиях может идти речь, если мужчина делит кров с женщиной, которая не является ни его женой, ни его родственницей?

— Все ясно, — заключил Луций. — Слов «хозяйка арендуемых комнат» ты тоже не понимаешь. Неужели все египетские эллины такие дремучие и безмозглые? Или только ты один.

Луций Севилий больше чем нравился Дионе, но в эту минуту она ненавидела его всем сердцем — почти так же, как Аполлония.

— Ох, умоляю вас, — начала она, призвав на помощь последние остатки терпения, — перестаньте наконец наскакивать друг на друга, как петухи перед курицей. Я думала о тебе лучше, Луций Севилий. Неужели ты не можешь замолчать первым, чтобы он поскорее ушел.

— Он оскорбляет тебя каждым словом! — Луций едва сдерживал ярость.

— О боги! — вздохнула Диона. — Похоже, в жилах любого мужчины бродит отрава, портит кровь даже самым чутким и здравомыслящим людям и лишает их разума.

Она прямо взглянула на них обоих.

— Будьте так любезны, уйдите отсюда. Оба! И никаких поединков. Я не хочу иметь на совести вашу кровь.