У Азора Барбароссы был замечательный принцип: на румах его судов никогда не сидели рабы, корсар считал, что успешно воевать могут только свободные люди, а те, кому все равно погибать под плетью, не станут хорошо грести в нужный момент. Вообще, этот выдающийся пират отличался своеобразным характером – был веселым и даже доброжелательным, редко выходил из себя, но если уж это происходило, то щели в палубе бросались искать все, рука у главаря пиратов была тяжелой.
Как такое почти добродушие сочеталось с холодной жестокостью к тем, кто противился Барбароссе, не мог понять никто, и одно упоминание коренастого предводителя морских разбойников, обладавшего знаменитой рыжей бородой, приводило тех, кому приходилось пересекать морские просторы, в трепет. Конечно, не всех, были и те, кто воевал против Барбароссы, но таких меньшинство.
Держать под рукой Барбароссы Алжир значило не подпустить к побережью ни испанцев, ни французов. Это вполне устраивало султана Сулеймана и его Великого визиря Ибрагим-пашу. Копия карты Педру Рейнела с розой ветров, купленная за огромные деньги через венецианцев, очень пригодилась Барбароссе и его корсарам. Ибрагим не сомневался, что окупятся эти вложения скоро.
Великий визирь мог быть доволен: территория Османской империи не просто расширялась, важнее то, что она расширялась за счет прибрежных территорий, что позволяло успешно противостоять морским державам.
Строился и новый флот, переоснащались суда, обучались воины.
Теодор в который раз, стоя на берегу бухты Крионери, с тоской смотрел на крыши венецианского замка на острове Панагия. Там, на этом острове, пропал его любимец Георгис. Зачем они с соседским мальчишкой Никосом отправились на утлой лодчонке на остров? Никос, всхлипывая и размазывая по щекам грязь вперемешку со слезами, рассказывал, как невесть откуда появились суда османов, как в замке быстро закрыли ворота, а он сам бросился бежать в лес, чтобы спрятаться. Звал Георгиса, но тот стоял, словно завороженный, держа свою скрипочку в руках, и смотрел.
Так и схватили Георгиса со скрипочкой. Он хотел показать отцу новую мелодию, которую разучил, но не успел. Схватили за неимением другой добычи, увезли. Можно бы и забыть, но что-то не давало покоя Теодору, все казалось, слышит сквозь шум волн эту скрипочку. Почему-то верилось, что сын жив и еще даст о себе знать.
На берег, с трудом ковыляя и опираясь на толстую суковатую палку, охая и ахая на каждом шагу, выбралась старая Елена. Никто в Парге не помнил ее молодой, казалось, она и родилась старухой, только вот родилась одновременно с этими горами и морем, раньше самой Парги.
– Все ждешь?
Когда-то Елена безо всякой просьбы вдруг предсказала Теодору, что его пропавший сын не вернется, но заберет отца к себе. Теодор тогда фыркнул:
– На небо?
– Нет, он на земле будет богат и знатен, будет владыкой многих земель, перед ним будут падать ниц и целовать сапоги, есть будет на золоте, а ходить в парче.
Теодор тогда даже руками замахал на старуху:
– Что ты!
Только ее возраст не позволил обругать за такое издевательство над отцовским горем. Он не посмел, но многие Елену осудили, плевали вслед:
– Старая карга! Словно не видит, как убивается Теодор.
Но старуха упорно стояла на своем:
– Будет Георгис ходить в золоте и властвовать над многими. В Паргу не вернется, но отца к себе заберет.
Сколько ни плевали в ее сторону, только посмеивалась, разве что к самому Теодору не приставала.
Два десятка лет с тех пор прошло… И вот теперь объявилась снова.
– Что стоишь, не стой, иди домой, сейчас к тебе посланец от сына придет.
– Ты опять за свое?
– Иди, – коротко приказала старуха, и он почему-то послушался.
До дома дойти не успел, соседи сообщили:
– Теодор, иди домой, там тебя какой-то важный человек спрашивает. Вон с того корабля высадился.
На волнах бухты Крионери покачивался небольшой, но богато украшенный корабль, явно турецкий. Венецианцы по нему не палили из крепости, значит, не враг…
По горам Парги и так взбираться нелегко, а уж волнуясь – и вовсе невыносимо. К дому подошел, задыхаясь, уже во дворе показалось, что спит, пришлось себя ущипнуть.
Подле двора толпой стояли соседи, с любопытством разглядывая необычно для Парги одетых людей, толпившихся у крыльца, которые переговаривались на чужом языке. Теодору дорогу уступили все – сначала соседи, а потом и эти чужаки, почтительно посторонились, словно он бали какой…
В самом доме навстречу поднялся высокий длинноусый богато одетый человек:
– Я от вашего сына – Ибрагим-паши.
От сердца сразу отлегло: вот она, ошибка, обознались! Небось старая карга чего-то наплела.
Невестка Мария глазами все показывала на богато одетого красавца, словно сигналила о чем-то. О чем?
– Приветствую вас в своем доме, будьте гостями, но ошиблись вы, у меня нет и не было сына Ибрагима.
Человек рассмеялся: