Трон Знания. Книга 5

В шестнадцать лет Сибла вступил в Праведное Братство, в двадцать стал надзирателем в катакомбах, а в двадцать два его назначили старшим смотрителем чистилища. В двадцать пять он пополнил бы ряды Избранных, если бы Праведный Отец не отправил в подземный монастырь моруну.

Чем она взяла Сиблу? Да ничем. Она открыла его память рассказом о задушенной собаке. Воспоминания нахлынули не сразу. Сначала появилась на душе тяжесть, затем при вое волка защемило сердце, потом в плаче грешницы в одной из комнат чистилища почудился знакомый плач. И вдруг приснилась мама. Пепельные волосы и дымчатые глаза, совсем как у него. Мягкие пальцы на его щеке. Тихий голос: «Не бойся, сынок, я рядом…»

Признание Праведного Отца в грехах низверглось на Братьев водопадом, придавило, расплющило. Сибла долго не мог прийти в себя. Вытаскивал из сумки белый плащ и утыкался в него лицом. Ну как же так? Мы же ангелы…

Гнездовье опустело. Сибла не знал, где искать мать и сестру. Он не помнил их имён и сомневался, что имена были. Ковырялся в памяти, но в голове звучало: «Доченька. Иди к сестрёнке. Слушайся братишку. Обними маму. Спи, сынок». Сынок, сынок… Наверное, Сибла сам придумал себе имя.

Год скитаний в поиске цели, смысла, сути, слова, хоть чего-то, ради чего стоиложить, привёл его в замок правителя. Но человек, который поддержал бы инаправил, уехал в Ракшаду. Ещё год скитаний забросил Сиблу в Рашор. Вырвавшись на волю, он пообещал себе не возвращаться в ад. Но пути божьинеисповедимы. И вот Сибла снова в Рашоре. Замер, застыл, не понимая, как уничтожить сатанинское отребье. Явиться ангелом-воином, и тебя затопчут, разорвут. Притвориться частью ада – но что делать с душой, выкованной Праведной верой? Грехи Праведного Отца – грехи не веры, а вероотступника. Праведная вера чиста как божья слеза.

Проповеди, нацеленные на подонков, читал Людвин. У него был неплохой голос, ноне было взгляда, способного заманить и удержать людей в доме молитвы. Слушатели иногда уходили посреди службы, и редко кто приходил ещё раз.

Братья, чей взгляд мог загипнотизировать, не хотели произносить ту чушь, чтописал Людвин, и выступали в роли исповедников. К ним шли старики; обмусоливали давнишние обиды, жаловались на детей и внуков, кляли правителя за маленькое пособие по старости, однако никто не говорил о преступлениях, будтоРашор обычный город, и жители обычные люди, и семейные перебранки на кухне – это самое страшное, что здесь происходит.

Сибла ненавидел этот город. Ночью, опуская голову на подушку, задавался вопросом: что удерживает его в Рашоре? Малика. Кто она ему? Никто. Почему никто распоряжается его жизнью? И не находил ответа. Может, Праведный Отец был прав, и моруны действительно ведьмы?

Приходило утро, Сибла открывал двери дома молитвы и с высокого крыльцаулыбался горожанам, столпившимся за резной оградой. А людей интересоваливолки в вольерах. Заметив Сиблу, толпа разбредалась. Оставались несколькостариков, желающих подремать под голос Людвина. Сектанты часами просиживалив подвале особняка, пытаясь придумать, как выявить главаря бандитской группировки.

Наконец Сибла понял, что держит его в аду – Братья. Он не может сбежать один ипрослыть трусом и предателем. Сектанты должны сами поднять вопрос о побеге. Внутренний голос нашёптывал: не торопись, и Бог поможет. Бог не обращаетвнимания на дураков, а здесь, в центре преисподней, очутились вовсе не дураки. Здесь свет Его очей, здесь божьи искры. Бог любит тех, кто любит Его.

После вечерней службы Братья делились на группы и отправлялись на прогулку погороду, чтобы потом на карте отметить злачные места и подозрительные дома. Людвин и Сибла в это время планировали расходы на следующий день. Пожертвований не наблюдалось. Деньги таяли. Волки голодали.

Людвин предложил пройтись по ресторанам и договориться о покупке пищевых отходов. Сибла сначала воспротивился: волкам надо мясо, пусть даже урезанная пайка. А потом согласился, прикинув, что поддельные документы Братьямобойдутся в кругленькую сумму, и экономия как раз кстати.

Удачно посетив с пяток заведений, Людвин и Сибла возвращались домой. Дорогалежала через рынок. Запоздалые покупатели бродили между прилавками, уставшие продавцы отдавали товар за бесценок. Скоро на город опустятся сумерки, попробуй уследи за корзинами, тележками и кошельками. В темноте не спрашивают: есть у тебя амулет или ты залётный приезжий.

Солнце подныривало под козырьки рядов, сплетая тени людей, навесов истолбиков-опор. Взрываясь алым светом в пустых проёмах, обдавалонарод закатным теплом. Солнце ошиблось: его место в раю, не здесь. Сибласкользил взглядом по лицам: хмурые, приветливые, утомлённые, добродушные, озабоченные. Лица, как лица, но души: подлые, изгаженные, изуродованные.

Сквозь гул голосов прорвался девичий крик:

– Не надо. Пожалуйста. Не надо. Помогите.

Людвин ускорил шаг. Сибла вытянул шею и закрутил головой, силясь определить, откуда донёсся зов.

– Идём же, идём! – прикрикнул Людвин, оглянувшись.

– Кто-нибудь… Не надо…