Тропа к Чехову

Падекуа, француз. «…Сидя рядом на диване, спеша и перебивая друг друга, рассказывали гостям случаи погребения заживо и высказывали свое мнение о спиритизме» («Клевета», 1883).

Панауров Григорий Николаич, чиновник губернского правления, действительный статский советник. «…Был я мировым судьей, непременным членом, председателем мирового съезда». Муж Нины Федоровны, сестры Лаптевых; 50 лет («Три года», 1895).

Панаурова Нина Федоровна, сестра Лаптева. «…Была еще крепка на вид и производила впечатление хорошо сложенной, сильной женщины, но резкая бледность делала ее похожей на мертвую, особенно когда она, как теперь, лежала на спине, с закрытыми глазами… а ведь какая она была здоровая, полная, краснощекая!.. Ее все здесь так и звали московкой. Как хохотала! Она на праздниках наряжалась простою бабой, и это очень шло к ней» («Три года», 1895).

Панихидин

Иван Петрович, живший «в Москве у Успения нa Могильцах, в доме чиновника Трунова» («Страшная ночь», I884).

Паразит, «маленький, кругленький, заплывший жиром старик, совсем лысый и облезлый». «…Состояние нажил тем, что свиньей хрюкал» («Пьяные», 1887).

Паша, хористка. «…Ей стало стыдно своих пухлых, красных щек, рябин на носу и челки на лбу, которая никак не зачесывалась наверх. И ей казалось, что если бы она была худенькая, не напудренная и без челки, то можно было бы скрыть, что она непорядочная, и было бы не так страшно и стыдно стоять перед незнакомой таинственной дамой» («Хористка», 1886).

Паша, или Спиридоновна. «…Маленькая худенькая женщина лет пятидесяти, в черном платье и белом платочке, остроглазая, остроносая, с острым подбородком; глаза у нее были хитрые, ехидные, и глядела она с таким выражением, как будто всех насквозь видела. Губы у нее были сердечком. За ехидство и ненавистничество в купеческих домах ее прозвали Жужелицей» («Бабье царство», 1894).

Полинька, Пелагея Сергеевна, «дочь Марьи Андреевны, содержательницы модной мастерской, маленькая худощавая блондинка» («Полинька», 1887).

Пелагея, «красивая Пелагея», горничная у Алехина, полюбившая повара Никанора, «этого мурло» («Крыжовник», 1898; «О любви», 1898).

Пеплова Наташенька.

«– Ну да! Будто я не знаю вашего почерка! – хохотала девица, манерно взвизгивая и то и дело поглядывая на себя в зеркало» («Неудача», 1885).

Пересолин

Андрей Степанович, действительный статский советник, «туз». «Ехал он и размышлял о той пользе, какую приносили бы театры, если бы в них давались пьесы нравственного содержания» («Винт», 1884).

Песоцкий Егор Семеныч, известный в России садовод. «…Был высокого роста, широк в плечах, с большим животом и страдал одышкой, но всегда ходил так быстро, что за ним трудно было поспеть. Вид он имел крайне озабоченный, все куда-то торопился, и с таким выражением, как будто опоздай он хоть на минуту, то все погибло!» («Черный монах», 1894).

Песоцкая Татьяна Егоровна, жена Коврина. «…В конце концов обратилась в ходячие живые мощи… в которой, как кажется, все уже умерло, кроме больших, пристально вглядывающихся, умных глаз» («Черный монах», 1894).

Петр, камердинер Гундасова. «Вид этого Петра, одетого гораздо богаче, чем я… поверг меня в крайнее изумление, не оставляющее меня, говоря по правде, и до сего дня: неужели такие солидные, почтенные люди, с умными и строгими лицами, могут быть лакеями? И ради чего?» («Тайный советник», 1886).

Петр, преосвященный, викарный архиерей. «Отец его был дьякон, дед – священник, прадед – дьякон, и весь род его, быть может, со времен принятия на Руси христианства, принадлежал к духовенству, и любовь его к церковным службам, духовенству, к звону колоколов была у него врожденной… в церкви он, особенно когда сам участвовал в служении, чувствовал себя деятельным, бодрым, счастливым» («Архиерей», 1902).

Петр Демьяныч, «очень похожий на несвежего копченого сига, в которого воткнута палка», преподаватель латыни в гимназии, коллежский советник («Кто виноват?», 1886).

Петр Дмитрич, судейский чиновник. «На председательском кресле, в мундире и с цепью на груди, он совершенно менялся. Величественные жесты, громовый голос, «что-с?», «н-да-с», небрежный тон… Все обыкновенное человеческое, что привыкла видеть в нем Ольга Михайловна дома, исчезало в величии, и на кресле сидел не Петр Дмитрич, а какой-то другой человек, которого все звали господином председателем» («Именины», 1888).

Петр Леонтьич, учитель чистописания и рисования, отец Анны. «…Отец в цилиндре, в учительском фраке, уже пьяный и уже очень бледный, все тянулся к окну со своим бокалом» («Анна на шее», 1895).