Тропа поперек шоссе

-- Он мой крестник, -- я сухо сглотнул. Голос мой звучал подозрительно звонко. Казалось, он вот-вот сломается. Я вдруг перепугался, что ничего из всего этого не выйдет. Я был ничтожеством, жалкой тенью, на которую черные брезговали даже ступить. Они уважали только силу. Оттого и поддерживали культ морских хищников. Грипун или мэроу заслуживали, по их мнению, значительно большего, нежели простой смертный. Чтобы подстрелить одну-единственную барракуду, им приходилось брать с собой около взвода автоматчиков. Для того, чтобы уничтожить меня, им достаточно было шевельнуть пальцем. Мне следовало вести себя с должным почтением, и потому я предусмотрительно смотрел в пол, на ковер, на лаковые туфли советников, лишь бы не встречаться с чужими взглядами. Я слишком хорошо помнил, что глаза мои всегда подводили хозяина. Что бы я не предпринимал, как бы не напрягался, окружающие всегда видели мои истинные чувства. Недаром Глор выделил меня среди прочих, голодом, кулаками и пытками мечтая поселить робость в моих глазах. Это оказалось выше его сил, потому что это было выше и моих сил. О, если б я только мог этим чего-то добиться, я плясал бы и дурачился, пел скабрезные частушки и паясничал, только бы при этом никто не заглядывал мне в душу! Я был предателем своего сердца, ибо не умел скрывать его настроение. Поэтому заранее были продуманы нынешняя моя поза, все мое сегодняшнее поведение. Я стоял перед вождем "черных", чуть понурясь, что могло в равной степени означать и застенчивость и боязливое почтение. Пальцы мои теребили подол пиджака, плечи были опущены.

-- Он в самом деле называл себя так. Еще совсем недавно, -- я на миг поднял голову.

Только сейчас до этого падишаха дошло, что я имею в виду под словом "крестник".

-- Вот как! -- реденькие его брови смешливо скакнули вверх. -- Стало быть, ты с ним хорошо знаком?

-- В достаточной степени. Во всяком случае Глор затратил на меня массу сил. Увы, я оказался недостаточно прилежным учеником, -- я виновато улыбнулся, демонстрируя черные провалы вместо зубов.

Осмыслив сказанное, человек, от которого зависела наша судьба, резко откинулся в золоченом кресле и расхохотался женским, совершенно не идущим ему смехом.

-- Ах, каналья! Ну, уморил!.. Вот, значит, какой ты крестничек! А я-то сперва подумал!.. Мда... Так ты что же, жаловаться пришел или чего просить?

-- Просить. -- Твердо сказал я и зачем-то добавил: -- Ваше сиятельство.

И советники, и хозяин роскошного кабинета снова покатились со смеху.

-- И ты считаешь... Нет, ты в самом деле считаешь, что имеешь какие-то особые права? Господи!.. Да ты знаешь, сколько у Глора было подобных воспитанников?

-- Я был любимым, -- произнес я все с той же твердостью. -- Он навещал меня трижды в день, но так ничего и не добился.

Полукороль и полубог всплеснул руками, призывая в свидетели находящихся в зале.

-- Ну не наглец ли! Поглядите на него! Да как же ты, бродяжка, осмелился явиться сюда? А что если я снова отправлю тебя к Глору? К крестничку твоему любимому?

Я терпеливо пережидал, пока стихнет очередной взрыв веселья. Что-то подсказывало мне, что я выбрал верный тон. Только так я мог чего-то добиться.

Хохот наконец поутих. С угрожающей готовностью ко мне шагнул огромного роста охранник. Хозяин зала сделал небрежный жест, и исполин остановился. Замер изваянием, застыл замороженной букашкой.

-- Кажется, начинаю понимать, чем ты приглянулся Глору. Твердый орешек, а орешки -- они... Мда... Так чего же ты хочешь, красавчик?

-- Может, стоить поднять архивы, -- робко подал голос один из советников. -- На предмет выяснения личности. Если он и впрямь сидел у Глора, в картотеках обязательно найдутся соответствующие отметки...

Властелин отмахнулся от говорящего, как от докучливой мухи.

-- Обойдемся без канцелярщины! Даже если он все выдумал, думаю, его стоит послушать. Не каждый день к нам заявляются такие фрукты... Так чего ты хочешь, храбрец?

Сердце мое предательски дрогнуло, и я всерьез испугался, что оно не позволит мне доиграть этот спектакль до конца. До крови прикусив губу, я постарался собрать расплясавшиеся нервы в кулак. Прежде чем заговорить, хрипло откашлялся:

-- Четыре пропуска. Временных или постоянных -- неважно.

-- Четыре? -- величавое личико сморщилось. -- не много ли? Один я бы тебе дал, пожалуй.

-- Четыре или ни одного, -- упрямо пробубнил я. -- Это очень нужно, поверьте.

На минуту под торжественными сводами повисло тяжелое молчание. Оставалось только гадать, чем оно завершится. Вариантов, к сожалению, хватало. Они могли скормить меня морским хищникам, распять на кресте или сжечь живьем. Я был в полной их власти, и, сознавая это, сбоку вновь шевельнулся охранник. Он вызывал у меня все большую тревогу. Такому схватить человека в охапку и выбросить, скажем, в окно было бы сущим пустяком.

Властелин потер бледным пальцами лоб.

-- Хорошо, наглец! Выпишите на его имя четыре пропуска.

-- Но, экселенс!..

-- Будет так, как я сказал! Этот тип мне нравится.