Жан считался самым неунывающим человеком в отряде. Он всегда пел. Знал не только свои, но и русские, и польские, и словацкие песни. И пел он везде — в атаке, во время стрельбы из пулемета — пел, увлекаясь до самозабвения.
Бела Пани знала об этом. Но то, как он сейчас относился к возможной гибели от ежеминутно разрывавшихся над головой снарядов, казалось ей невероятным. Она предложила ему укрыться в глубине пещеры от прямого попадания.
Жан отрицательно качнул головой, но ничего не ответил, так как увлекся едой.
— Жан! — с дрожью в голосе проговорила Бела Пани. — Но они так стреляют!..
— Они стреляют с самого утра. Они кричат каждый день. А рачий суп я получил впервые за годы войны. Да еще такой вкусный!
Пока Жан ел, он неотрывно следил за гитлеровцами, которые, видимо, решили, что уж теперь-то с пулеметчиком покончено и во весь рост пошли в атаку. Эсэсовцы были изрядно пьяными, кричали во всю глотку, стреляли на ходу.
Жан понял, что фашисты скоро спустятся с пригорка и пересекут черту досягаемости. Он виновато оглянулся, извинился перед женщиной за вынужденное нарушение этикета и прямо из котелка допил свой суп.
Поблагодарив за «королевский» обед, Жан поцеловал тонкие пальчики Белы Пани и бросился к пулемету.
Длинная пулеметная очередь прошлась по первой линии эсэсовцев, оставляя в их ряду широкий прокос. Лента кончалась, и Бела Пани подала новую пулеметную ленту.
— Мерси, мадам!
После этой атаки эсэсовцы долго стаскивали с пригорка убитых и раненых.
Солнце клонилось к закату, и Жан сказал, что, как только стемнеет, Бела Пани должна уйти и прислать ему второго пулеметчика и побольше лент.
— Алло! — Жан настороженно поднял указательный палец.
Бела Пани услышала нарастающий вибрирующий гул, а вскоре увидела и самолет, летевший, казалось, прямо на их пещеру.
— Жан, смотрите, этот фашист пикирует прямо на нас!
— Да, мадам, это мой самолет! — припав к пулемету, громко объявил Жан.
Две короткие очереди раздались почти одновременно.
Левой рукой Жан схватился за грудь, в тревоге оглянулся. Бела Пани его не видела: она смотрела на самолет, который вдруг накренился, словно раздумал нападать, а потом, пустив широкую струю черного дыма, стал падать.
Из села тут же пошли в атаку французы и словаки. А со стороны Вруток вдруг послышалось совсем неожиданно русское «ура!».
— Жан! Немцы убегают! Наши пошли! — женщина потянулась к пулеметчику, но, глянув на него, ужаснулась: — Жан! Жан!
Навалившись грудью на пулемет, он, казалось, обнял его в знак благодарности за верную службу, да так и замолк навсегда…
Остатки батальона и роту, прибывшую на помощь гитлеровцам, партизаны загнали назад, в Жилинские казармы.
Утром французы взорвали тоннель, а словацкий отряд совместно с русскими заминировал все подступы к мосту и закрепился на правом берегу Вага. Таким образом путь фашистам в партизанский край со стороны Жилины был закрыт.
Оставив в отвоеванном у немцев селе хорошо вооруженную заставу, французские партизаны отправились в Склабину, ставшую теперь для них родной. Впереди отряда на лафете пушки в последний путь провожали друзья никогда не унывавшего, отважного пулеметчика Жана.
В этот день Бела Пани впервые за время дружбы с французами была в черном.
ГОВОРИТ СВОБОДНАЯ БАНСКА-БИСТРИЦА!
Пока батальон Волошина грузился на поезд, разведчики на мотоциклах отправились к Турчанскому Мартину. В нескольких километрах от села, где, по данным штаба бригады Егорова, было сосредоточено самое большое количество немецких танков, разведчики побросали мотоциклы и дальше пробирались лесными тропами.
В селе находилось больше полутысячи солдат, прибывших на бронетранспортерах. На окраине выстроились танки. Их, по неточному подсчету, было около тридцати. Стало совершенно очевидным: немцы нацеливаются на Турчанский Мартин, освобожденный накануне партизанами.
Батальон Волошина сгрузился в полночь, не доезжая десяти километров до станции Турчанский Мартин. И сразу же бойцы начали рыть окопы.
Ровно в одиннадцать часов дня немцы двинулись на Турчанский Мартин. Вперед пустили танки. Проселочное шоссе было узким, поэтому танки двигались гуськом, след вслед, чтобы не растягиваться. За ними шли бронетранспортеры, до предела нагруженные автоматчиками.
Окутываясь густым сизым смрадом, моторизованная немецкая колонна продвигалась не быстро, но уверенно. Со стороны эта живая железная змея казалась способной самим своим движением стереть с лица земли любой город.
Но странное дело: даже на этом марше из каждой машины слышалось пиликанье губных гармошек и песни.
Жители села, из которого выступили оккупанты, вышли за околицу и в тихом ужасе смотрели вслед громыхающей, смердящей и веселящейся колонне. Одни набожно крестились, прося Ежиша Кристуса да Матку Божку, чтобы фашисты больше не вернулись. Другие молча посылали вслед проклятия.