Тропик Козерога

Крейтон выпрямился и прошёл мимо Кистенёва в гостиную, только там обернувшись и произнеся напоследок.

— Ты ведь так здесь и останешься Воскресенская 12?

— Да, — ответил Семелесов неуверенным голосом, медленно вставая с дивана.

— Тогда я вас найду.

— А как же монетка?

— Пока что оставьте себе.

Хлопнула входная дверь и в квартире остались только Кистенёв с Семелесовым. Они сначала пару минут стояли молча. Алексей медленно подошёл к окну в гостиной и посмотрел на улицу. Находясь в тени облака дома и асфальт снаружи казались особенно серыми при том, что погода явно была хорошей и даже солнечной. С короткими интервалами проезжали в разные стороны машины и пешеходы медленно брели по своим делам, как и всё время до этого, когда Алексей Семелесов выглядывал в окно.

— Что ты думаешь о нём? — раздался голос Кистенёва.

— Я бы на твоём месте лучше подумал о нас двоих.

— Лёха, я вот о чём. Я сам не понимаю, что происходит. У тебя такого никогда не было: когда тебе что-то кажется глупым, но при этом ты понимаешь, что так тебе только кажется, а?

— О, Вася, если бы ты знал, постоянно только обычно всё наоборот, я сначала что-то делаю, а потом думаю: твою мать, Семелесов, ну какого чёрта ты натворил, но это ладно. А на счёт него, он тот, кто нам нужен. Без него, Вася мы никогда бы не пересекли эту черту и не узнали о существовании иных краин куда теперь думаю, мы вместе с ним и отправимся.

— Каких ещё краин?

— Где капитана с ликом каина легла ужасная дорога, — ответил Семелесов, смотря на аверс серебряной монетки, на котором был изображён поднявшийся на задние лапы геральдический дракон.

Глава седьмая. ПРИЕМЛЕМАЯ ЦЕНА

На улице стояла прекрасная погода. Редкие облака, представляясь с земли то кораблями, то диковинными зверями медленно проплывали по небосводу. Солнце светило жарко, но при этом не создавало зноя на улице и порывистый ветерок, столь же благословенный в летний день, сколь проклинаемый в зимний, время от времени обдувал прохожих, ещё более ослабляя отталкивающие свойства жары. Солнце в свою очередь медленно но верно клонилось к закату и скоро должно было и вовсе скрыться за стоявшими со всех сторон серыми панельными домами, оставив за собой только очередной душный майский вечер уже ничем не отличавшийся от летнего.

Но было ещё светло и множество молодых людей, прогуливаясь парами или небольшими группками вперемешку с остальными жителями города, высыпало на улицы, заполнив тротуары по сторонам от гудящих машинами мостовых, радуясь теплу, предвещавшему скорое лето. Лишь одного человека погода в тот день не то что не радовала, но скорее злила, заставляя постоянно сжимать и разжимать кулаки при этом смотря на всех встречных с той злобой, на какую способен лишь человек уже повидавший в этом мире и настоящую злость и ненависть, а не праздно строящий из себя романтического героя. Угрюмо исподлобья он быстро смотрел на прохожего и тут же уводил взгляд в сторону ничем не примечая очередного гуляку в толпе ему подобных. Этот человек едва ли был добрым и жизнерадостным, но подобные солнечные дни и хорошую погоду он ненавидел не из вредности, и не из чувства противоречия окружающим, на то была причина. Точно такая же погода стояла в тот страшный день.

И постоянно перед его глазами вновь вместо унылых пятиэтажных домов, представали низкие мещанские домики Иссельдара, и в ушах вместо гула проносящихся машин и разговоров прохожих стоял топот солдатских сапог, множественные одиночные выстрелы за углом перемеживающиеся с пулемётными очередями. Он хорошо помнил тот день, хорошо помнил то небо, яркое солнце и такие же клочковатые облака, только в том небе был ещё дым от пожаров и дирижабли, висевшие столь низко, что можно было увидеть их воздушные винты. Он не помнил, скольких убил в тот день, немногие из них имели оружие и немногие из имевших его умели им пользоваться, так что два его коротких клинка, что нынче остались дома по причине трудностей со скрытным ношением, напились тогда вволю. В тот день им доводилось вырезать целые баррикады, но их хозяин запомнил немногие лица. А по правде говоря, только одно: лицо гимназиста старших классов немногим старше самого Крейтона, у которого из оружия был только камень, и тот был им выронен, так что паренёк только выставил руку вперёд, будто защищался не от лезвия, а от палки.

Впрочем, нельзя сказать, что эти воспоминания мучили юношу, что шёл одним солнечным днём по Воскресенской, по направлению к мосту через Курцевский овраг, сжимая в руках газету, купленную пять минут назад в уличном киоске. Его вообще никогда не мучили воспоминания, ибо он уже давно свыкся с ними, отчётливо осознавая тщетность самокопания и копания в собственном прошлом, привыкнув жить сегодняшним днём.