Тропик ночи

— Было два двадцать пять. Я сидел за бюро портье вместе с Апарисио, мы проверяли лист наблюдений перед приходом следующей смены, после чего я собирался идти проверять посты, что делал каждый час. Сначала я подошел к дежурному у служебного входа, это был Лаксфельт, потом поочередно проверил посты у лифтов на этажах. На четвертом дежурил Руис. Гляжу, какой-то тип идет через холл по направлению к лифту, спокойно, словно постоялец к своему номеру. Я сначала было решил, что это кто-то из ваших, но тогда он должен был бы отметиться у нас внизу, поэтому я крикнул: «Эй, сэр, вы куда идете?» Он только махнул мне рукой и нажал на кнопку лифта. Двери открылись, и он вошел в кабину. Вот так это было. Вот дерьмо, думаю. Я тут же объявил по радио тревогу на все посты на этажах, сообщил, что в отель проник посторонний. Вызвал Лаксфельта, спрашиваю, какого хрена он позволил этому типу пройти мимо себя, Лаксфельт клянется, что никто мимо него не проходил. Он стоял у главного входа, дверь стеклянная, мне было видно, что он там стоит. Клянется, мол, никакого типа не было. Но мы, то есть я и Апарисио, видели этого типа. Тогда я вызвал подкрепление, намереваясь осмотреть все комнаты. А пока мы увидели на индикаторе, что кабина остановилась на четвертом этаже. Вызываю Руиса, ведь он на четвертом, и Руис сообщает по радио, я, мол, его вижу, я его застукал. И все, молчание. Я вхожу в другой лифт, поднимаюсь на четвертый этаж. Руиса там нет, а я, стало быть, в полном дерьме. Слышу сирены. Спускаюсь в вестибюль. Там лейтенант Посада, с ним десять человек, а по дорожке к отелю бегут еще люди. Я рассказал лейтенанту, что случилось, и мы стали обыскивать отель, все комнаты и служебные помещения… поставили по два человека у каждого выхода. — Тут он перевел дыхание. — Мы проверили сначала все комнаты на четвертом, я их сам осматривал. Все мирно спят. Такая же картина во всем здании. Было уже около четырех часов. И тут зазвонил этот хренов телефон. Женщина из четыреста шестнадцатого кричит как сумасшедшая. — Дюваль вытер ладонью широкое лицо и провел пальцами по волосам. — И вы хотите знать, как выглядел этот гад, верно?

— Это бы нам помогло.

— Правильно, только дело в том, что я не могу его описать. Я смотрел прямо на него с расстояния в двадцать ярдов, не больше, и свет горел ярко, а я не могу вам сказать, был ли он черный, белый, желтый, высокий, маленький, толстый, худой, был на нем костюм Санта-Клауса или что еще. Ничего не помню. Я бы решил, что я спятил, но с Апарисио то же самое. Пустота, как бывает во сне, увидишь что-нибудь страшное вроде прогулки по Марсу, проснешься, лежишь и ничего не соображаешь. Что за дьявольщина…

— Хорошо, я понял, а чтобы вы успокоились, скажу: этот мерзавец имеет при себе самые разные вещества, дурманящие разум, у нас есть доказательства. Он мог распылить что-то такое в воздухе, кто знает? А как насчет Руиса, что с ним случилось?

— О, Руис! — Дюваль фыркнул. — Мы его обнаружили в уборной минут через десять после того, как нашли труп женщины. Он выглядел то ли как пьяный, то ли как обкуренный. У него есть что рассказать. Предоставляю вам самому это от него услышать.

После этого Джимми разговаривал с Апарисио, которая подтвердила во всех подробностях рассказ своего сержанта; за нею последовал Лаксфельт, совершенно сбитый с толку событиями прошедшей ночи. Он с непреодолимым упорством настаивал на том, что мимо него никто не проходил в вестибюль. Руис оказался худым, нервным пареньком, он первый год служил в полиции. На лбу у него выступили крупные капли пота, он курил одну за другой сигареты «Кэмел» с фильтром. Он начал рассказывать свою историю, начав с того момента, когда открылись двери лифта.

— Я пригнулся, держа оружие наготове. Я одним ударом уложил его на пол. Он не сопротивлялся, я надел на него наручники. Я связался с сержантом по рации и сказал, что схватил парня, он в наручниках. Я обыскал его карманы и обнаружил нож.

— Какой это был нож, Бобби?