Тропик Рака

«Вполне в его духе, — говорит ван Норден, — хвастаться, что он употребил ее шесть или семь раз. Я знаю, что он врет, но меня это не волнует. Но когда он рассказывает мне, как она наняла машину и повезла его в Булонский лес и как они закрыли ноги меховым пальто ее мужа, — это уже чересчур. Он, наверное, рассказывал тебе, как шофер почтительно ждал их… погоди, а как мотор тихо урчал все это время — тоже рассказывал? Черт подери, действительно здорово. Он я умеет найти деталь… такая вот маленькая деталь и делает рассказ психологически достоверным… И ты не можешь выкинуть это из головы. Он рассказывает так просто, так правдиво… не знаю, придумал он все заранее или сочинял на ходу… Он такой ловкий и хитрый врун, что его невозможно не слушать… Это вроде тех писем — не писем, а просто горшков с цветами, которые он стряпает за одну ночь. Я не понимаю, как можно писать такие письма… и что у него за мозги… Похоже на онанизм, ты не находишь?»

Ван Норден не дает мне высказать свое мнение, он не дает мне даже просто расхохотаться ему в лицо, он продолжает:

«Подожди… наверное, он тебе рассказал все это… Говорил он тебе, как стоял на балконе при лунном свете и целовал ее? Это звучит пошло, когда я это повторяю, но он! Как он расписывал это! Вся картина у меня перед глазами. Этот мудак держит женщину в объятьях — и мысленно уже пишет ей новое цветистое письмо о залитых луной крышах и прочей ерунде, которую он ворует у своих французских писателей. Я проверил — этот тип ни разу не сказал ничего оригинального. Его можно поймать, если узнать, что он сейчас читает, но это трудно сделать, потому что он очень скрытный. Если бы я не знал, что ты был с ним в отеле, я вообще не поверил бы, что эта женщина существует. Такой тип может писать письма и себе самому. Но все же он счастливчик… он такой маленький, хрупкий и внешность такая романтичная, что женщины им увлекаются… иногда… может, из материнских чувств или просто жалеют его… А некоторые любят получать эти горшки с цветами, которые он так ловко стряпает… Это придает им значимости в собственных глазах… Но эта баба, ведь он говорит, что она не дура. Ты должен знать, ты ведь читал ее письма. Как ты думаешь, что такая женщина могла в нем найти? Я понимаю, можно увлечься его письмами… но как ты думаешь, что она должна была почувствовать, когда его увидела?

Впрочем, все это не столь важно. Главное — его манера рассказывать. Ты знаешь, как он говорит — точно вышивает шелком… После этой сцены на балконе, которую он преподнес мне на закуску, он рассказал, как они вернулись в номер и он расстегнул ей пижаму… Чего ты улыбаешься? Ты думаешь, он мне крутит яйца?»

«Нет, нет! Это — слово в слово то, что он рассказывал мне. Продолжай…»

«После этого, — тут уж ван Норден начинает улыбаться и сам, — после этого, по его словам, она села в кресло и задрала ноги… совершенно голая… а он сел на пол, и смотрел на нее, и говорил ей, как она хороша… он сказал тебе, что она точно сошла с картины Матисса? Погоди… Я хочу вспомнить точно, что он мне сказал. Он ввернул здесь остроумную фразу насчет одалиски… Кстати, что такое одалиска? Он цитировал по-французски, и эта е…ная фраза вылетела у меня из головы… но звучало здорово. Абсолютно в его стиле… и она, наверное, подумала, что он сам это сочинил. Может, она думает, что он поэт или что-нибудь в этом роде. Ладно, все это ерунда… я делаю скидку на его воображение. Но то, что он рассказал мне дальше, — это потрясающе… Я всю ночь вертелся, перебирая картинки, которые остались у меня в памяти. Не мог забыть. Все, что он говорит, звучит так правдиво… Если окажется, что он наврал, я задушу этого недоноска. Никто не имеет права выдумывать такие вещи. Или он просто больной…