Тропой смелых

На этажерке высилась причудливая друза горного хрусталя, а чуть повыше, на стене, висел фотопортрет. С него смотрели хитровато прищуренные улыбающиеся глаза молодого парня в форме пехотного старшины. Они чем-то походили на глаза той старушки, фотография которой стояла на столе. Из-под пилотки, лихо сбитой набок, вился русый чуб. Над карманами гимнастерки на широкой, плотной груди висели орден Славы, орден Красной Звезды и несколько боевых медалей.

У левой стены комнаты — широкий низкий топчан, покрытый медвежьей шкурой. Над ним — ружье, а поближе к двери, в углу, — железная кровать с простеньким серым одеялом. Рядом — маленький коврик. У края его, под кроватью, притулились гантели — небольшие спортивные снаряды для силовых гимнастических упражнений. Еще в комнате стояли три стула. На один из них был наброшен пиджак. На лацкане его, под орденскими ленточками, виднелся комсомольский значок.

Владелец комнаты лежал на топчане и читал книгу. Он был одет в синие спортивные брюки и светлую просторную рубаху. Иногда он отрывался от чтения и задумывался; хмурясь, сдвигая брови, и, выставив подбородок вперед, сосредоточенно и быстро ударял карандашом по своим ровным и крепким зубам. Потом какая-то мысль озаряла его лицо, глаза улыбались и щурились, и молодой человек, вытянув из кармана блокнот, что-то быстро записывал. Легкий ветерок, влетая в раскрытое окно, шевелил его русый чуб.

Вдруг ветерок стал сильнее и прохладнее, как бывает при сквозняке. Молодой человек взглянул на дверь. Она медленно открывалась. Когда щель стала широкой, в ней показалась круглая стриженая голова, и настороженно-лукавый, с рыжей искринкой глаз начал обшаривать комнату взглядом. Тут за дверью послышалось угрожающее шипенье, голова неловко дернулась и исчезла, дверь захлопнулась, затем послышался приглушенный, но все же достаточно звонкий шлепок.

«Любопытный получил по затылку», отметил про себя владелец комнаты и, не меняя положения, продолжал наблюдать за дверью и слушать. Было тихо. «Удар был принят мужественно», улыбаясь, дополнил свою догадку молодой человек.

В дверь постучали.

— Войдите! — громко сказал юноша и быстро и легко вскочил с топчана.

В комнату, салютуя по пионерскому обычаю, вошли Лёня Тикин, Миша Дубов и Дима Веслухин, а следом за ними, чуть сконфуженный скандальным окончанием своей «разведки», прошмыгнул Вова.

— Это вот он, — смущенно сказал Миша, обращаясь к Павлу, но глядя на провинившегося брата. — Мы замешкались, а он такой — везде без спросу нос сует.

Глаза у Павла прищурились как будто от сдержанной веселой улыбки. Но ответил он спокойно, почти равнодушно:

— Зачем повторяться: ведь вы ему, наверное, уже объяснили, что так поступать нехорошо, а?

— Объяснили, да еще мало, — пробормотал Миша.

Павел пригласил всех садиться. Ребята, за исключением Вовы, бывали у своего пионервожатого не, раз, и здесь у них было свое излюбленное место — широкий топчан, застланный роскошной медвежьей шкурой. Павел не спрашивал, зачем они пришли. Он не любил задавать лишних вопросов. Если пришли по делу — скажут сами.

И, конечно, они сказали. Перебивая друг друга, повторяясь, но, в общем, довольно толково и, во всяком случае, подробно они рассказали о Лёниной находке и о своем решении итти в пещеру.

— Только вот путаницы у нас еще много, — доложил Лёня. — То ли это в самой пещере, то ли около нее или еще где. И план есть и записки дедушкины, а будто ничего нет.

— Растерялся, значит? Трудно? — И глаза у Павла опять прищурились. Только теперь в них была не добрая улыбка, а насмешка.

Удивительные были у него глаза! Он умел передать взглядом и ласковое тепло, и обжигающий холод презрения, и подбодрить, и осудить сурово, намекнуть на что-то и передать приказ, настойчивый и властный, не выполнить который нельзя. Может, научился он этому на фронте, бравый разведчик лыжного батальона, в опасных рейдах по тылам врага, в засадах, когда горстка бойцов становится как бы одним человеком, когда счет времени идет на секунды и нельзя ни слова вымолвить, ни шевельнуться. А может, от отца, таежного сибирского охотника, перенял он это чудесное уменье.

Павлу было двадцать четыре года. Приехав из деревни в большой город, он окончил педагогический техникум и хотел вернуться на родину, но комсомол направил его на пионерскую работу. «Что, я очень для этого нужен?» спросил Павел у секретаря райкома. «Нужен», ответил секретарь. И этого было достаточно. Дело, нужное для комсомола, для страны, всегда было нужным и для Павла. Умелец, выдумщик и спортсмен, он скоро стал душой пионерских отрядов. Потом — война, а после войны он начал учиться в университете. Но учился заочно, продолжая работать пионервожатым.