Тропою тайн

Дружеская улыбка и вялое объятие Скайлер не развеяли его опасений. Заметив, что она идет босиком по холодному, выложенному плиткой полу, Тони понял, чем объясняется невозмутимость Скайлер. Она просто… отключилась от реальности.

Подойдя к камину, где тлело несколько угольков, она обернулась:

— Я собиралась разогреть банку супа. Хочешь есть?

«Супа? Тебе не помешало бы переливание крови!»

Скрыв от нее тревогу, Тони спросил:

— Может, лучше я приглашу тебя поужинать?

— До ближайшего ресторана полчаса езды, — вяло возразила она. — К тому же я не в настроении куда-то тащиться.

Забыв про суп, Скайлер опустилась на пухлую кожаную оттоманку рядом с креслом, выглядевшим так, словно его протащили двадцать миль по грязной дороге. Странно: если семья Скайлер и вправду так богата, почему она не выбросит эту рухлядь?

Мало того, Скайлер явно не замечала, что в комнате холодно.

Тони подошел к камину и подбросил в него пару поленьев из дровяного ящика. Искры взвились, пламя быстро охватило поленья. В комнате запахло дымком, вскоре стало теплее, и Тони немного успокоился.

Обернувшись, он увидел, что Скайлер смотрит на огонь остекленевшим, пугающим взглядом.

— Ты выглядишь ужасно, — сказал Тони. — Когда ты ела в последний раз?

Скайлер мгновенно вышла из транса, нахмурилась и открыла рот, словно собираясь послать его подальше. Но затем вздохнула и покачала головой:

— В последнее время у меня нет аппетита.

— Это очевидно. Вопрос в том, как нам теперь быть.

— Нам? С каких это пор ты стал заботиться обо мне?

— С тех пор, как ты перестала заботиться о себе сама.

Неужели Скайлер считает, что ему нет до нее никакого дела? Значит, последние несколько недель, не отвечая на его сообщения, она считала, что он давным-давно перестал беспокоиться за нее?

«Я люблю тебя, черт возьми! — хотелось крикнуть ему. — Как ты этого не понимаешь?»

Чтобы не сказать того, о чем он мог потом пожалеть, Тони вышел на кухню. Холодильник был почти пуст, как и кухонные шкафы. Тони разыскал лишь несколько печений и банку грибного супа, который подогрел вместе с остатками молока, найденного в холодильнике. Поставив еду на поднос, он вспомнил бесчисленные обеды и ужины, которые готовил для матери, когда она выбивалась из сил и от боли в сердце не могла подняться с постели.

Наблюдая, как Скайлер медленно водит ложкой в тарелке, Тони решил не уходить, пока не убедится, что она может позаботиться о себе. Зная, насколько Скайлер упряма, он понимал, что ему предстоит нелегкая задача.

Но она вскоре удивила его, искренне улыбнувшись. На ее щеках проступил румянец. Она поставила пустую тарелку на шаткий стол возле дивана.

— Спасибо. Теперь мне гораздо лучше. Похоже, я действительно была голодна.

— От тебя остались кожа да кости. На сколько ты похудела?

Скайлер пожала плечами.

— Раньше я весила гораздо больше. — Она усмехнулась. — Удивительно, как все меняется, когда перестаешь носить ребенка.

Увидев, что улыбка Скайлер сменилась болезненной гримасой, а глаза наполнились слезами, Тони не выдержал. Он бросился к ней и нежно прижал к себе. Она положила голову ему на плечо и прерывисто вздохнула.

— Все хорошо, — пробормотал Тони, вдыхая теплый запах ее давно не мытых волос. — Успокойся.

Скайлер робко подняла руки, прижала их к спине Тони — не столько обнимая его, сколько пытаясь удержаться, отогнать то, что причиняло ей такую боль. Он крепче прижал ее к себе и услышал слабый звук, похожий на стон ветра.

— О, Тони… это страшнее, чем я думала… — всхлипывала она. — Гораздо страшнее!

— Знаю, знаю.

Скайлер отстранилась, и ее глаза вспыхнули.

— Ничего ты не знаешь и не можешь знать. Ты не носил ее под сердцем, не рожал ее. И это не ты… отдал ее. — Скайлер разразилась рыданиями. Немного успокоившись, она пробормотала: — Целыми днями я брожу по дому как сумасшедшая… Я думала, что переживу это, но, похоже, не смогу… — Скайлер снова безвольно обмякла, приникнув к нему. Тони подхватил ее, и она вцепилась в его рубашку, как человек, падающий в пропасть.

Он не знал, как утешить Скайлер, поэтому не мешал ей плакать, понимая, что в этом она нуждается больше, чем в еде и в сне.

Наконец послышался ее приглушенный голос:

— Тони… Я не могу отделаться от мысли, что совершила ужасную ошибку. Наверное, мне следовало задуматься о том, что будет хорошо для меня, а не только для ребенка…

С трудом сглотнув, он сказал то, что Скайлер жаждала услышать:

— Ты поступила правильно. Не вини себя.

— Правда? — Она вскинула голову и впилась в него покрасневшими глазами. — А я в этом не уверена.

— Так тебе кажется сейчас, но пройдет месяц-другой…

— Нет! Ничего подобного! Ничего не изменится ни через год, ни даже через десять лет. Тони, что я наделала? Господи, что я натворила?

Скайлер опустилась на колени перед камином и склонила голову. Крепко обхватив себя руками, она закачалась из стороны в сторону, издавая негромкие прерывистые стоны.

Острая боль пронзила Тони. Его охватило такое непривычное чувство, что поначалу он не узнал его. Беспомощность! Впервые в жизни Тони почувствовал себя чертовски беспомощным.