Тропы «Уральского следопыта»

А история моя случилась весной 1920 года, в первые месяцы Советской власти. В то время много разного люда появилось в нашем городе. Были тут и питерские рабочие, и беженцы с Волги, с Оренбургской губернии. Сначала с флагами ходили, песни пели, а потом пошли трудности. Главная была в том, что жили мы на самом краю. Наш Усть-Каменогорск — возле границы. А за границу, как Колчака разгромили, перебрались его недобитки — и черные гусары Анненкова, и карательные отряды, и корпус генерала Бакича. Какой там только сволочи не было! Да тут еще обнаружились внутренние банды Кайгородова, Плотникова, Рогова. У тех свой лозунг был: «За Советы без коммунистов!» Вон оно как!

Конечно, коммунисты в первых рядах шли, первыми и грудь подставляли под вражескую пулю. В ту пору секретарем у нас работал товарищ с Урала. Он у нас в уезде и Советскую власть устанавливал, и первую советскую газету основал. Человек уже в летах, из себя плотный такой, лобастый и большебородый. За бороду его звали «дедом», так что-то вроде партийной клички. Он и в Сибирь-то попал по партийному заданию.

Говорил тихо, но внушительно. Конечно, трудно ему приходилось в те беспокойные времена.

Бывало, спросишь:

— Когда же вы отдыхаете, товарищ секретарь?

А он усмехнется в бороду и скажет:

— Время не пришло для отдыха, Митьша.

Он меня Митьшей звал, как у них на Урале по заводскому обычаю полагается. Да, не до отдыха тут, когда чуть не каждую ночь стрельба на улицах. Как стемнеет, так винтовку на плечо, и отправляйся на ночное дежурство. Дед сам показывал пример, ходил в очередь патрулем, как все.

Военному делу обучал нас начальник нашей уездной чека, фамилию запамятовал, человек пронзительный и беспокойный. Только что вышел из тифозного госпиталя, с палочкой ходил, а старался до крайности. Как будто сорочьи яйца ел, про всех все знал.

Вот как-то он и говорит нашему Деду:

— Знаешь ли ты, что в верховьях Бухтармы своя автономная республика объявилась? Называют себя Горные Орлы… Ты как это понимаешь?

— Понимаю мало-мало. Служил я в восемнадцатом году в полку Красных Орлов, так это были настоящие орлы, а эти, по всей видимости, самозваные.

— Так ведь их много, семьями живут. Все они обманутые белогвардейской агитацией трудящиеся из прииртышских деревень. Конечно, и кулацкий элемент имеется.

— Да, надо что-то предпринять. Люди бросили свои хозяйства, живут на волчьем положении. Неладно это, нехорошо.

Тем же вечером срочно созвали заседание укома. Дед обрисовал все положение, что, мол, создалась в нашем уезде автономия, какое у ней политическое направление — неизвестно, но, видать, люди в чем-то с Советской властью несогласные или, вернее сказать, напуганные, хоть и называют себя орлами.

— Что же ты предлагаешь, товарищ секретарь? — спрашивают его.

— Предлагаю сходить к этим самым «орлам», узнать, чего они хотят, и постараться убедить.

Тут кто-то выкрикнул:

— Как, то есть, сходить? Это что же значит? Совать голову в пасть, может, самой лютой контре? Погибнуть зазря?

Замолчали товарищи, задумались. Долго молчали, и вот тут Дед встал и сказал тихо и просто:

— Ну хорошо, тогда я сам пойду.

Конечно, поднялся шум, стали его уговаривать не рисковать, но он повторил твердо:

— Пойду сам. Только, раз я нездешний, мне нужен проводник, знакомый с местами.

Тогда я не утерпел, выступил.

— Знаю хорошо всю местность, потому как я сын лесника. Я согласен, товарищ секретарь.

— Ну хорошо, — сказал Дед, — завтра на рассвете и отправимся в путь, Митьша.

Рано утром мы тронулись в наш рискованный поход. Оружия, понятно, не взяли. Дед объяснил так:

— Может, мы и не вернемся, а уж если наганы покажем, так не вернемся наверняка.

Вот мы и пошли. А денек выдался погожий, хотя и подувал с гор свежий ветерок. Птицы свистят, и дух лесной голову дурманит. На «белках» снег сверкает, а в долинах все зелено и как будто умытое блестит: и трава и кусты; Иртыш течет еще по-весеннему игривый и мутный. Но путь наш лежит к Бухтарме. Шагаем мы, стары да малы, он в плохоньком пальтишке, я в отцовской телогрейке, оба с посошками, как нищие странники. Шли мы сперва бойко, а потом уставать начали. Пришлось чаще привалы делать. Таким образом добрели мы до Бухтармы. Глядим: рыбачья землянка. Вылез из нее старый рыбак, страшного вида мужик, на лешего похож.

— Можно переночевать, добрый человек?

— Мне и одному тесно. Спите на воле.

— Ну что ж, мы люди негордые, уснем и возле костра на пихтовых ветках.

— Куда это вас нелегкая несет?

— Пробираемся к Горным Орлам.

— Родичи небось?

— А как иначе: рабочие люди всегда друг другу родичи.

— Не рабочие они, а дурни. Покидали дома и пашни, живут впроголодь.

В такой приятной беседе мы скоротали ночь, а наутро рыбак показал нам дорогу, вдоль берега Бухтармы. Шли мы довольно долго, а потом тропинка вывела на высокую гору. На вершине среди леса объявилась большая поляна. На ней землянки, шалаши, костры горят, люди ходят, детишки плачут.

— Ну хорошо, — сказал Дед. — Вот и добрались до орлиного гнезда. Семейно живут. Тут тебе и орлы и орлята.

Увидали нас, подошли, спрашивают, кто такие, зачем пожаловали.