Тростниковая птичка

  Нет, я прекрасно понимаю мотивы отца: он отправил меня сопровождать один из традиционных весенних Поездов Невест в тайной надежде, что я вернусь женихом или мертвым героем - дни, отпущенные мне до тридцатилетия, неумолимо утекали сквозь пальцы. Не знаю и не хочу знать какое чувство нынче было для него горше: разочарование во мне или беспомощность? Наверное это страшно: столько лет строить планы, заключать сделки, торговаться, договариваться, угрожать, покупать, убеждать и понять, что есть вещи, где ты бессилен. Впрочем - через десять дней мне уже будет все равно. Пока же я еду в последнее в моей жизни приключение с людьми, ближе которых у меня только Расмус и Уна. Сам того не ведая, отец сделал мне лучший подарок - возможность побыть самим собой, не спеша проститься с теми, кто мне дорог, посмотреть в деле новичков и последний раз почувствовать теплый ветер свободы на моем лице.

  Впрочем... хотя бы в собственных мыслях можно уже перестать звать его отцом - все эти годы я запрещал себе называть его иначе, чтобы случайно не оговориться. Не отец - Эдвард, сын Эвана, глава рода Песчаных котов. Человек, который дал мне жизнь.

  До десяти лет я считал себя сыном Расмуса, хоть и был вылитой копией мамы, в отличие от остальных моих братьев и сестер, черноглазых и черноволосых, как Расмус. Мы жили в 'мирном' поселке, где не селились воины, где ценились добрососедские отношения, чужаков было мало, а 'доброжелателей' и вовсе не водилось. У нас была отличная, крепкая семья, и хоть отец и не был воином, но хороший мастер - оружейник может достойно обеспечивать семью. Я любил сидеть в его мастерской, смотреть на его скупые, отточенные, и от этого очень красивые движения, любил наблюдать, как преображается под его руками то, что он чинит или мастерит. Мама частенько не могла дозваться нас на ужин и тогда сама приходила в мастерскую, на ходу вытирая руки передником, и я видел, как вспыхивают глаза Расмуса, когда он видит её фигуру в дверном проеме, и как она улыбается ему в ответ. Мне казалось, что так будет всегда, что я вырасту - и стану мастером, как Расмус, и буду сидеть рядом с ним за длинным столом.

  Мир рухнул в такой ясный, теплый, весенний день месяца цветеня: мама, получив сообщение на бук, забеспокоилась, позвала меня, Терри, которому было восемь и семилетнего Сибила, нашего младшего брата, выдала нам корзинки и лепешку с сыром и велела пойти в ближний лес, собрать ягод красники на пирог. Мы вернулись после обеда, довольные, перепачканные с ног до головы, с тяжелыми лукошками с ягодой и волосами, полными хвои, веточек и мусора. Всю дорогу мы представляли, как счастливо всплеснет руками и похвалит нас Уна, и как Расмус поведет нас мыться в баню, а мы будем баловаться водой под его достаточно формальное ворчание. Но дом встретил нас тяжелым молчанием. Мы проскользнули через заднюю дверь на кухню, оставив добычу на веранде, и беспомощно замерли, не зная, что делать и пугаясь от неправильности происходящего - ни мамы, ни младших сестренок Лины и Ани, которые были слишком малы, чтобы обходиться без нее, в кухне не было.

  - Сай, малыш, вы вернулись? - позвал меня из горницы мамин голос. С голосом мамы тоже было что-то не так - он не звенел, как обычно, колокольчиком, а казался каким-то надтреснутым. - Проходи сюда, сынок.

  Я тщательно отер грязные ступни о половичек и пошел на голос. Первыми, кого я увидел в горнице, были Расмус и Уна: лицо у мамы было заплаканным, а на лице Расмуса ходили желваки, и он до побелевших костяшек стискивал кулаки. Это было страшно и очень неправильно. А потом я заметил чужака - в дорогой, нарядной воинской одежде, он казался лишним, инородным телом в нашем доме, и я впервые почувствовал ненависть, еще до того, как мама сказала:

  - Сайгон, это твой отец, глава рода Песчаных котов воин Эдвард, сын Эвана. Теперь ты будешь жить с ними.

  Я посмотрел в черные глаза воина, потом повернулся к нему спиной и впервые решился возразить матери:

  - Я не хочу с ним ехать. Он злой. И он не мой отец: мой отец Расмус. Папа, ну скажи ему!

  Расмус посмотрел мне в глаза и взгляд его был затравленным - он никогда не лгал нам, и я знал, что сейчас он тоже не будет лгать, и эта правда будет болезненной:

  - Это правда, Сайгон. Эдвард сын Эвана действительно твой отец. И тебе придется пойти с ним.

  Я снова повернулся к воину, посмотрел ему прямо в глаза и ответил:

  - Нет.

  Щеку обожгло огнем - великий воин Эдвард сын Эвана дал пощечину своему десятилетнему бастарду, который решил отвергнуть проявленную к нему великую милость.

  Из дома родителей меня пришлось выносить воинам отца - я цеплялся за маму, плакал навзрыд и кричал, что ненавижу всех. В машине я заснул, обессилев от слез, а когда проснулся - понял, что ненавижу и сделаю все, чтобы этот страшный человек, назвавшийся моим отцом, никогда не смог считать себя победителем.