Троцкий

Живучесть троцкизма объясняется, на мой взгляд, не актуальностью идей, которые когда-то высказал певец мировой революции, а потребностью какого-то узкого круга лиц в любом обществе и в любое время исповедовать крайние взгляды. Иногда это правые (неофашисты, неосталинисты), порой – левые (троцкисты). Что касается троцкизма, то это не только специфическая форма самовыражения отдельных людей, но и преклонение перед легендарной личностью с трагической биографией, выражение традиционного мелкобуржуазного радикализма интеллигенции, студенчества, молодежи, части рабочих и крестьян. Несмотря на малочисленность троцкистских организаций, их влияние в некоторых странах заметно. Особенно это проявляется на выборах в парламенты.

…Троцкий старался уехать из Константинополя незамеченным. Во второй половине июля 1933 года на стареньком итальянском пароходе «Болгария» Троцкий вместе с Натальей Ивановной и двумя секретарями отплыл из Константинополя в Марсель. Он еще не знал, что его ждет во Франции, но надеялся, что появление на Западе лидера «левой» оппозиции активизирует ее сторонников.

Путешествие во Францию и первые месяцы пребывания там Наталья Ивановна описывает так: «На пароходе муж мой чувствовал себя нехорошо. Было очень жарко. Были сквозняки. Общее его недомогание закончилось люмбаго. Пригласили пароходного врача. Боли были мучительными. Больной не мог встать с постели… 24 июля утром пароход остановился, не доходя до Марселя. К нему подошла моторная лодка с двумя пассажирами: нашим сыном, Л. Седовым, и Р. Молинье…» Далее она отмечает, что, находясь во Франции, они остананавливались в разных местах: Ройане, Сен-Поле, на Пиринеях в Боньере, Барбизоне под Парижем. Наконец, пишет Седова, «в середине декабря 1933 года моему мужу удалось побывать с друзьями в Париже, где он провел день»{950}

.

Вскоре семья Троцкого почувствовала, что за ними непрерывно следят, их ищут. Они под пристальным наблюдением. Об этом скоро сказали Троцкому его секретари Рудольф Клемент и Сара Вебер, а также Раймон Молинье. Пришлось принимать повышенные меры предосторожности. Это неудивительно: завербованный Марк Зборовский приступил к своей работе. Встречаясь с Л. Седовым, он черпал информацию о пребывании Троцкого во Франции, хотя старший сын еще опасался нового помощника, подозревая его в том, что он агент НКВД. Троцкий скоро понял, что Франция, куда он так рвался и с которой связывал возможность активизации всего своего дела, кишит агентами ОГПУ. Несмотря на тщательную конспирацию, опального революционера несколько раз опознавали репортеры, функционеры различных политических партий, эмигранты – выходцы из России. «Юманите» несколько раз выступила с протестом против отмены запрета на въезд Троцкого во Францию. Однако, несмотря на это, Троцкий, соблюдая особые меры предосторожности, принимал своих сторонников из Германии, Англии, Голландии, Соединенных Штатов, Австрии, Испании и даже далекого Китая.

Во время этих встреч Троцкий убеждал: зреет новый революционный подъем, нужно готовиться, усилить работу в массах, особенно среди рабочего класса; он вел зондаж о возможности объединения множества троцкистских групп в единую крупную международную организацию; предлагал форсировать оформление организации. Но значительная часть его сторонников с самого начала мало верила в реальность нового революционного подъема. Троцкий был огорчен.

На августовском (1933) совещании в Париже, на котором были представлены четырнадцать партий и групп, лишь три были согласны в принципе с идеей немедленного создания IV Интернационала. Троцкий, который в целях предосторожности не принял участие в этой конференции, был очень разочарован. Он готовил основные документы, резолюции к этой конференции и ожидал от нее явно большего. Но уже в августе 1933 года Троцкий воочию убедился, сколь малочисленны силы, которые его поддерживают. Три партии, поддержавшие Троцкого, приняли резолюцию о необходимости активизировать работу по созданию IV Интернационала и готовить его хартию (программу)»{951}

. Троцкому ничего не оставалось, как продолжать пропаганду среди своих сторонников и заниматься литературным трудом. Он возобновил работу над книгой о Ленине, но она продвигалась трудно, и он так и не закончил повествование о человеке, которого искренне считал самым крупным революционером XX века. Хотя изгнанник настойчиво пытался внушать своим сторонникам, что приближение нового революционного подъема неизбежно, в это многие не верили. Обстановка в мире была совсем иной, нежели накануне Октябрьской революции.

Да и сам Троцкий почувствовал: феерического взлета больше не будет. Ни революционного, ни личного. Главное в жизни осталось в прошлом. И это прошлое река времени уносит все дальше и дальше в глубь вечности… Его сентябрьские письма 1933 года к Наталье Ивановне (жена лечилась в Париже, а он жил в Барбизоне) были грустны и печальны. Даже Турция казалась им теперь гостеприимнее: