Троцкий

В Советском Союзе ни печать, ни радио в июне 1938 года не упоминали имя Генриха Самойловича Люшкова. Но именно он, бывший в то время начальником Управления НКВД по Дальневосточному краю, ранним утром 13 июня 1938 года, прихватив с собой шифры радиосвязи, некоторые списки и оперативные документы, перешел советско-маньчжурскую границу и обратился за политическим убежищем к японцам. Опытный чекист, пользовавшийся доверием самого Сталина и Ежова, не без ведома первого был избран депутатом Верховного Совета СССР. Работая с 1920 года в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД, Люшков хорошо знал порядки и нравы советской спецслужбы. Этот высокопоставленный работник органов активно участвовал в чистке государственного, партийного и военного аппарата и вовремя понял, что и над ним занесен нож гильотины, когда на Дальний Восток по указанию Сталина прибыли Мехлис и Фриновский – два близких доверенных лица советского диктатора. Его указание было лаконичным и зловещим: «разобраться с Блюхером»{983}. Люшков почувствовал, что он, не подав своевременного сигнала в Москву о «вредительской деятельности» маршала, обречен. Уж он-то знал, что подобные «промахи» в системе не прощаются. Каким-то загадочным образом накануне своего ухода за границу он сумел организовать выезд своей семьи в Финляндию. Перебежчик активно сотрудничал с японской разведкой в надежде за услуги выехать в третью страну, чего ему, однако, так и не удалось сделать. Из ряда источников, о которых стало известно из книги Е. Хияма «Планы покушения на Сталина», из других материалов можно сделать вывод, что в Японии накануне войны рассматривался план ликвидации советского лидера с помощью Г. С. Люшкова. Подтвердить или опровергнуть эту версию я не в состоянии.

Напомню еще об одном факте. В первой половине февраля 1937 года Ф. И. Дан прочел доклад перед группой меньшевиков в Париже, который, по сути дела, повторил содержание его статей в «Социалистическом вестнике», озаглавленных: «Смертный приговор большевизму» и «Кризис политики Советского Союза». В докладе он вскользь упомянул о том, что «среди меньшевиков имеются и такие, которые готовы признать в терроре положительную сторону». После доклада начались прения. Слово взял С. М. Шварц, который заявил, что он «вообще против террора, но, однако, считает, что при известных условиях террор может сыграть и положительную роль. Убийство Сталина привело бы в движение широчайшие массы, совладеть с которыми не смог бы ни Ворошилов, ни Каганович, ни кто-либо другой, кто заменит Сталина»{984}.

Так докладывал в Москву присутствовавший на этом собрании агент НКВД. Нетрудно видеть, что «теоретические» рассуждения некоторых меньшевиков, не имевших абсолютно никакого влияния на процессы в СССР, могли быть использованы подозрительным Сталиным для его выводов на печально известном февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б).

Но есть еще одно свидетельство о намерениях «убрать» Сталина, связанное теперь уже с Троцким. Читатель знает о Марке Зборовском. Так вот, в архиве НКВД среди множества его донесений в Москву есть два любопытных документа. Приведу их с некоторыми сокращениями:

«22 января Л. Седов у него (Зборовского. – Д. В.) на квартире по вопросу о 2-м московском процессе и роли в нем отдельных подсудимых (Радека, Пятакова и других) заявил: ”Теперь колебаться больше нечего, Сталина нужно убить“.

Для меня это было столь неожиданным, что я не успел на него никак реагировать. Л. Седов тут же перевел разговор на другие вопросы.

23 января Л. Седов в присутствии моем, а также Л. Эстрин бросил фразу такого же содержания, как и 22-го. В ответ на это заявление Л. Эстрин сказала: ”Держи язык за зубами“. Больше к этому вопросу не возвращались»{985}.

Записка-донесение написана рукой Зборовского. Это нетрудно установить, ознакомившись с его заявлением относительно получения гражданства СССР им и его женой, находящимся в деле «Мака». Как отнестись к этому донесению? Блеф? Миф? «Запрограммированное» донесение накануне очередного московского процесса? Но почему его не использовали ни Вышинский, ни Ульрих? Побоялись разоблачить тайного сотрудника в Париже? Вопросов больше, чем ответов. Приведенный документ с 8 февраля 1937 года значится в деле М. Г. Зборовского. В конце концов Седов мог сказать фразу «Сталина нужно убить» просто в приступе бессильной ненависти к диктатору, сделавшему его семью глубоко несчастной и фактически обреченной. А может быть, он таким образом выдал конкретное намерение?

Правда, стоит напомнить, что за несколько месяцев до этого разговора начальник Иностранного отдела ГУГБ НКВД комиссар государственной безопасности 2-го ранга Слуцкий докладывал Ежову: