Троцкий

Как бы мы ни относились к портретам Троцкого и к нему самому, нельзя не признать: это не манекены, не тени, не плакатные фигуры. Возможно, главным достоинством его портретов является способность отражать то, что описать крайне трудно: работу мысли его «натурщика». Троцкий понимал, что каждая личность – это бесконечный лабиринт мыслей, в котором, однако, всегда видна цельная «система». Люди у Троцкого – персонажи исторической драмы, в которой сам автор был и героем, и неудачником, и режиссером, и сценаристом. Изгнанник давно стал вглядываться в зеркало истории. Взгляд его был зорким, проницательным, хотя собственное изображение нередко заслоняло или даже искажало события драмы, участником которой он был.

Летописец революции

Патриарх исторической науки Геродот считал, что задача летописца состоит в том, «чтобы от времени не изгладилось в памяти все, что совершено людьми, а также чтобы не заглохла слава о великих и достойных удивления деяниях…»{1136} Геродот, созерцая греко-персидские войны (500–449 гг. до н. э.), стал писать «истории». Троцкий, который по праву является выдающимся историком, не просто созерцал, а творил то,

о чем он затем спешил поведать людям.

На всех исторических описаниях революционера лежит печать личного опыта. Может быть поэтому, обращаясь к историческим сочинениям Троцкого, мы не только сухо отмечаем «этапы», «периоды», «эпохи» человеческой эволюции, как бывает при чтении обычной исторической литературы, но чувствуем борение страстей, воль, интеллектов людей, прошедших по сцене бытия. История по Троцкому – это бесконечная галерея: лиц, сражающихся, смятенных, одержимых, действующих в соответствии с объективными законами развития. Троцкий всем своим творчеством старался показать, что история развивается «по Марксу» не в фатальном смысле, а с точки зрения закономерности ее «технологии». По сравнению со многими писателями периода русских революций Троцкий никогда не ограничивается событийной летописью. Он стремится подняться до высот философии истории. Прошлое для него – это всегда драма идей и драма людей.

Я не знаю ни одного марксиста, который бы так подробно, масштабно и увлеченно описал все три русские революции. К ним можно относиться по-разному, но нельзя не признать: в книгах Троцкого изложена большевистская версия революций. Не поняв эту версию, трудно понять советское прошлое. О первой революции Троцким написано множество статей. Это, пожалуй, еще не «история» в собственном смысле слова, а горячие «сводки» с поля боя, которые по прошествии десятилетий стали летописью первого штурма самодержавия. «Революция пришла, – писал Троцкий, – и закончила период нашего политического детства. Она сдала в архив наш традиционный либерализм с его единственным достоянием: верой в счастливую смену правительственных фигур»{1137}

. Троцкий как революционный радикал полагал, что была возможность всероссийского восстания, но этому помешал ряд обстоятельств, и особенно – нерешительность демократических либералов. Поэтому «наша борьба за революцию, – подчеркивал Троцкий в статье ”Что же дальше?“, – наша подготовка к революции будет… беспощадной борьбой с либерализмом за влияние на массы…»{1138}

Троцкий своими статьями о первой русской революции представляет потомкам широчайшую панораму событий, процессов, лиц, противоборств. Это статьи о Булыгинской думе[32]

, профессоре П. Н. Милюкове, октябрьской стачке; речи на заседаниях Совета рабочих депутатов, ответы Витте; статьи о «Сыне Отечества» и «Новом времени», о Георгии Плеханове и Петре Струве… Летопись революции пока бессистемна, фрагментарна, стихийна. Повторюсь: это еще не собственно «писаная» история, а ее импульсивное отражение. Тем не менее для человека, интересующегося историческим срезом того времени, многочисленные статьи Троцкого о первой русской революции – богатая пища для размышлений. В своем письме в Истпарт, направленном в августе 1921 года, Троцкий уже спустя полтора десятилетия после революционных событий начала века делает важные дополнения и оценки по поводу минувшего{1139}. Он как бы примеряется к мантии летописца. Но в этих исторических заметках пока почти что отсутствует он сам. Лишь изредка говорит Троцкий о себе. Исторический эгоцентризм, в котором позже биографы не без оснований начнут обвинять революционера, пока еще отсутствует.

Первую серьезную попытку рассказать об Октябрьской революции Троцкий предпринял уже через несколько месяцев после памятных событий драматической ночи с 25 на 26 октября 1917 года. Находясь на переговорах в Брест-Литовске, он вечерами готовил очерк, который вышел в виде небольшой книжки, выдержавшей много изданий в России и за рубежом.