Троцкий. Книга 1

Доминирующей идеей Деникина, которую разделяло белое офицерство, было "скорейшее восстановление Великой, Единой, Неделимой России". Характерно, что, пока немцы оккупировали Украину и другие области охваченного огнем государства, Деникин придерживался лозунга: "Ни мира, ни войны с немцами". Он считал, что вопрос об изгнании германских войск будет включен в повестку дня, когда белое движение станет на ноги.

А.И.Деникин, став с октября 1918 года после смерти генерала М.В.Алексеева главнокомандующим Добровольческой армией, внимательно следил за образованием единого белого фронта против Советской власти. Была установлена неустойчивая оперативная связь с адмиралом А.В.Колчаком на востоке России, собравшим под свои знамена около 400 тысяч войск, генералом Н.Н.Юденичем на северо-западе страны, генералом Е.К.Миллером на севере. Но соединения фронтов, как известно, не получилось. Вопреки своим личным желаниям, в мае 1919 года Деникин признал главенство адмирала Колчака как "Верховного Правителя Русского государства и Верховного Главнокомандующего русских армий". Колчак в знак благодарности тотчас назначил Деникина своим заместителем на юге России… Хотя незадолго до своей гибели Колчак издал один из последних указов "Верховного Правителя", в котором сообщал о "предрешенности вопроса о передаче Верховной Всероссийской власти Главнокомандующему вооруженными силами юга России генерал-лейтенанту Деникину"[69]

, Антону Ивановичу недолго оставалось быть главнокомандующим.

Что из себя представляла Добровольческая армия в духовном, моральном плане? Как ее оценивали Деникин, другие генералы белого движения? Кто противостоял войскам красных?

Те, кто "видел в ней осененный страданием и мученичеством подвиг, — правы. И те, кто видел грязь, пятнавшую чистое знамя, — пишет бывший профессор Николаевской Императорской военной академии Н.Н.Головин, — тоже искренны". Соседствовали рядом, по словам Деникина, подвиг и грязь, героизм и жестокость, сострадание и ненависть. Жестокость вообще царила на бескрайних просторах России. Самая великая, но, наверное, и самая несчастная страна переживала очередную трагическую полосу своей истории.

Деникин назвал кровавое ристалище гражданской войны "русским погостом", на котором, по его словам, и красные, и белые пустили реки крови. "Различны были способы мучений и истребления русских людей, но неизменной оставалась система террора, проповедуемая открыто и с торжествующей наглостью. На Кавказе чекисты рубили людей тупыми шашками над вырытой приговоренными к смерти могилою; в Царицыне удушали в темном, смрадном трюме баржи… Сколько жертв унес большевистский террор, мы не узнаем никогда" (хотя здесь же сообщает, что, по данным "белой" Комиссии, эта цифра только в 1918–1919 гг. составляет 1 млн. 700 тыс. человек. — Д.В.). Однако генерал признает, что "набегающая волна казачьих и Добровольческих войск оставляла грязную муть в образе насилий, грабежей и еврейских погромов"[70]

. Всего же, по приблизительным подсчетам историков, погибли на полях братоубийственной сечи, от террора белых и красных, голода и болезней, а также бежали из Отечества 13 миллионов наших соотечественников. Белый генерал пишет, что нравственность России пала низко…

Троцкий тоже признавал резкое падение нравов в те годы. Правда, этому он давал несколько одностороннее объяснение: "Деморализация на почве голода и спекуляции вообще страшно усилилась к концу гражданской войны. Так называемое "мешочничество" приняло характер социального бедствия, угрожавшего задушить революцию"[71].

Еще не затихла канонада на полях гражданской войны, а уже многие ее участники приступили к анализу событий. Б.В.Савинков назвал "Вандею российскую", то есть гражданскую войну, борьбой белых за старое, уже изжитое, а потому не имеющее перспективы. "Красные мобилизуют, реквизируют и белые тоже. Ненавистны как фамилии Ленина, Троцкого, так и Кривошеина и Глинки. Пока белое дело не станет делом крестьян, успеха не будет. Кто сумеет борьбу против большевиков сделать борьбой за новую крестьянскую Россию, тот победит большевиков"[72]

. Самому Савинкову этого сделать не удалось.

Сегодня страшно поверить и согласиться, что для утверждения то ли белой, то ли красной Идеи нужно было столько жизней и крови! Смертельная межа расколола Россию почти на пять лет. Все стороны — белые, красные, интервенты — внесли свою страшную лепту в это кровавое противостояние.

Добровольчество с самого начала приобрело характер яростного протеста классов, которым не оказалось места за общим российским столом. Трудно обвинять их в этом; ведь революционный взрыв обрекал их на самое худшее, хотя Февраль большинство будущих добровольцев приняли если не восторженно, то с надеждой. Однако надвигающаяся смута, как синоним беззакония, насилия и непредсказуемости, отрезвила многих.