Троцкий. Книга 1

Троцкий, находясь на возвышении, с горящими глазами, выразительно жестикулируя, бросает простые, понятные каждому слова. Он не смотрит в одну точку, а поворачиваясь, пытается заглянуть в глаза каждому человеку, пришедшему в "Модерн". Где-нибудь в сторонке, примостившись в гуще тел, его речь стенографирует Познанский, новый добровольный помощник Троцкого. Когда однажды Лев Давидович ночью возвращался с митинга домой, он услышал за собой шаги. Это был тот же человек, что и вчера, и позавчера. Троцкий с браунингом в руке повернулся к незнакомцу:

— Почему вы преследуете меня? Кто вы?

— Я студент. Познанский. Позвольте сопровождать и охранять вас. Кроме друзей, у вас много врагов.

— Спасибо… Но… я не привык иметь телохранителей. Я думаю, меня защитит сама революция!

— Вот я и буду ее представителем для вашей защиты.

С тех пор, до самой депортации из СССР, Познанский всегда был рядом с Троцким, демонстрируя не только безоглядную преданность, но и умение схватить мысль, брошенную, оброненную им, быстро ее записать, оформить для документа, статьи, записки. Благодаря Познанскому, Сермуксу, Глазману, Бутову, другим помощникам Троцкий смог еще в самом начале революции наладить личное "архивное дело", издать много брошюр, книг, основанных часто на своих речах, докладах и выступлениях на митингах. К слову сказать, когда Троцкий был в изгнании, особой его заботой было сохранение своих архивов. Но ему и в самом страшном сне не могло присниться, что в его тщательно ведущемся архиве, как и в бумагах старшего сына, очень часто хозяйничали агенты НКВД. Например, в конце 1937 года ведомство Н.И.Ежова доложило Сталину даже такую деталь, как "опись" документов Троцкого, находящихся у Седова, "сфотографированных агентурным путем в Париже 7—10 ноября 1937 года"[53]. Так что архивами Троцкого раньше историков, раньше всех начал интересоваться кремлевский диктатор… Но вернемся к делам оракула и трибуна.

…Вот и сейчас Троцкий, видя и чувствуя, что в зале большинство слушателей в солдатских шинелях и матросских бушлатах, ведет разговор о том, как закончить войну: "Война нас губит. Каждый новый день войны наносит нам новые тяжкие раны. Нет хлеба, нет дров, нет угля. И с каждым днем все хуже. Положение фронта невыносимо. Солдаты в окопах не одеты, не обуты, не накормлены. И они не видят конца войны, не видят выхода".

Троцкий обводит глазами притихшую, неотрывно глядящую на него солдатскую массу, издающую специфический прокуренный запах казармы, немытого, грязного тела, яловых сапог, и продолжает: "Делегаты с фронта рассказывают, что все шире и шире разливается по окопам мысль: "Если до 1 ноября не будет заключен мир, то идти солдатам добывать мир своими средствами…"

Троцкий от имени безымянных "делегатов" называет временной рубеж, границу терпения солдатской массы — "1 ноября". Но тут же говорит: "Нам нужен мир. Нынешнее правительство не способно дать мир… Вопрос о четвертой зимней кампании и о крови русского солдата по-прежнему будет решаться на биржах Лондона и Нью-Йорка, а не русским народом".

Все стоящие в зале солдаты и матросы ждут главного: какой же выход? Что должны делать они? Как достичь мира? Говори, мы готовы! Говори! "Нам необходим мир. Идти к нему надо прямым, то есть революционным, путем. Надо обратиться непосредственно к народам, к армиям и предложить им немедленное перемирие на всех фронтах".

Но как это сделать? Все вновь ждут ответа от Троцкого, который во время речи сделал паузу, обводя своими голубыми глазами набитый под завязку зал:

"Кто должен сделать такое предложение? Революционная власть, подлинное революционное правительство, опирающееся на армию, флот, пролетариат и крестьянство, — Всероссийский Совет Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов"[54]. Далее Троцкий говорит, что, если солдат, матрос хочет скорее вернуться в свою деревню, к своей семье, матери, отцу и невесте, он должен поддержать, решительно поддержать РСДРП, ее программу создания подлинно народной революционной власти. Не верьте соглашателям, имитаторам революции, всяким Родзянко, Рябушинским, Милюковым, Терещенко, Скобелевым, Маклаковым. Мир, землю, хлеб могут дать только большевики…

Уходя с митинга, Троцкий мог быть уверен: теперь большинство его слушателей заметно качнутся в сторону большевиков. За большевиков он, правда, так агитировал лишь с лета 1917 года. Познанский все сказанное изложит на двух-трех листках и ночью после правки Троцкого, который опустит некоторые фразы (ведь власть пока у Временного правительства), в том числе и свою подпись, передаст в редакцию одной из газет.