Трубадура

- Что, тяжко? – у него в голове туман похоти, у нее в голосе – сплошное ехидство. Это и отрезвило.

- Не то слово, как, - Степка поежился. Втянул живот. Помогло мало. Брюки сидели как надо, нигде не морщили. И при их раскрое явно не предусматривалась возможность вмещать то, что сейчас вмещать приходилось. И как в таком настроении оперу слушать? – Особенно в узких штанах.

Звонкий смешок. Белые пальцы застегивают пуговицы темно-серого пальто.

- Каких-то несколько часов – и ваши страдания будут вознаграждены, Степан Аркадиевич.

Он едва подавил желание укусить ее за кончик розового и нежного на вид уха, выглянувшего вдруг из платиновых локонов. Ничего. Подождет и укусит ПОТОМ.

________

(1) Мариинка-3 – разговорное название концертного зала Мариинского театра.

Кадр девятый. Франко Дзеффирелли

Кадр девятый. Представляем, что на экране творение Дзеффирелли - тонко, прозрачно, и надо смотреть и слушать, не отрываясь. И все равно останется ощущение, что ты чего-то не понял. Прекрасное ощущение, если вдуматься.

Они выдержали одно отделение. И, пережив шквал ничем не заслуженных по обоюдному мнению аплодисментов, переглянулись и дружно встали с места. И так же дружно пошли в сторону гардероба.

- Надеюсь, Жорж нас простит, - Степан принял из неодобрительных рук гардеробщицы пальто. Автора оперы он узнал из программки. И имя его почему-то веселило. Жорж Бизе. Вместо жемчуга перед глазами стояло пирожное.

- Главное – завтра деду отчитаться, - вздохнула Тура, поворачиваясь спиной. – И побольше восторга, Степан Аркадьевич.

- Восторг будет, - пообещал он ей жарким шепотом на ухо.

В ресторане Степка ел. С аппетитом – ибо отсутствие оного не страдал ни при каких обстоятельствах – такой подлый организма. Только вот вкуса не понимал. То есть, понимал, что вкусно, но как именно – нет, не различал. Ту напротив поковыряла жульен, выпила две чашки кофе и один мартини. И теперь допивала второй. Разговор не клеился, несмотря на усилия обоих сторон. Взгляды становились все тяжелее, а паузы дольше.

- Все, – Степан отодвинул тарелку. - Я вызываю такси.

- Давай.

Кажется, в голосе Ту слышалось облегчение.

И кому нужна была эта обязательная программа?

В машине они держались за руки.

Какие у нее холодные пальцы. Ледяные. Потерпи. Скоро согрею.

Гостиница небольшая, частная, два этажа. Уютная и без лишних формальностей.

Ключи с пластиковой биркой. Зеленый ковер лестницы и коридора. Номер шестнадцать. Его полевой номер. Хороший знак, точно.

Он бы взял ее прямо тут, у входной двери. Он бы прижал ее к этой двери. Но Ту выскользнула из его рук.

- Мне нужно в ванную.

Девочкам всегда нужно в ванную, это факт.

*

Не к чему было придраться. К опере придираться бессмысленно - как известно, в этой области мы впереди планеты всей. Или это про балет? Неважно.

Ресторан – приличный, не из дешевых – интерьер, обслуживание, кухня. Гостиница – вполне милая с виду, номер уютный на беглый взгляд.

Тура оперлась руками о края раковины. И сантехника хорошая. И постельное белье наверняка чистое. И Степка просто красавчик сегодня – дамы в опере на него косились со всех сторон. Такие атлетически сложенные парни в прекрасно сидящем костюме и с копной роскошных черных кудрей не часто в опере бывают. Там все как-то больше иной… контингент.

В общем, придраться не к чему.

А хочется.

Потому что вдруг - страшно. Потому что ничего хорошего от близости не ждала.

Какой у нее был секс со своей первой и неземной любовью - Тура теперь и не помнила. Зато помнила омерзение, до рвотных спазмов – когда застала их. И потом ее долго преследовала мысль, что и саму Туру зачали вот так же - неприглядно. Дебелые трясущиеся женские бедра и бледная мужская задница. Волосатая. А она не замечала, что у него была такая.

Как же это отвратительно, грязно и некрасиво. А она, Тура – фригидна. Так проще думать. Чем считать, что вот это нелепое и омерзительное – та самая любовь. Ради которой люди делают кучу глупостей. Страшных глупостей. И даже гадостей. И даже…

И даже история с этим якобы или не якобы режиссером не удивила. А показалась очередным звеном в цепи событий, говорящих об одном: Тура Дурова и секс – такой, о каком пишут в книжках – несовместимы. Или она все-таки фригидна. Наверное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Только вот собственная реакция на Степку вопила об обратном. От него что-то таяло внутри. Что-то твердое и замерзшее только от того, что смотрела на него – таяло, как сливочное масло на сковороде. И становилось тепло и сладко.

А теперь что – теперь все и сломается. Опрокинется. Все ее иллюзии и сладкие мечты. Все кончится этим – трясущимися ногами и волосатой задницей.

А у него гладкая. И красивая. Видела же.