Трубадура

Откровения начались еще в поезде. Под стук колес Тура с все возрастающим изумлением слушала историю жизни свой работодательницы. Начиная со школьных лет и родителей, потом про бывшего мужа, его деньги и скверный характер, про развод и любовников. Про многое, в общем. Спустя какое-то время Тура перестала удивляться и лишь кивала, когда требовалось. И молча слушала.

А дальше – больше. Успели зарегистрироваться на выставке, а после – приглашение на ужин в ресторан, две бутылки вина, новый поток откровений. А потом приглашение в номер продолжить вечер. Корректно сформулировать отказ Тура не смогла. И говоря откровенно, на нее накатила какая-то апатия, которая несла ее по волне событий. Пока еще просто удивительных. А потом они стали и вовсе… бурными.

К их компании присоединились двое мужчин. И еще вино. И не только вино. Когда на столе появились яркие бутылочки, сам собой вспомнился тот разговор. Обеденный стол, сердитый дед, насмешливая Елена и… он.

Еще сегодня она говорила: «Ненавижу». Еще утром она хотела, чтобы он исчез. Вот он, шанс. Сейчас, безоговорочно. Я для тебя никто. Ты для меня никто.

Счет на табло обнулился.

Тура взяла в руки ярко-зеленую бутылочку.

*

- Ты приехал ко мне… - красивая женщина с длинными прямыми каштановыми волосами едва сдерживала слезы. – Сынок, ты приехал ко мне. Соскучился, родной? Я тоже, очень.

- А я  - нет.

Женщина растерянно моргнула. И смахнула выступившую все же слезу.

- А… зачем тогда, Степа?

- Спросить хотел, - он смотрел на нее с высоты своего роста. Какая же она хрупкая и маленькая по сравнению с ним. Хрупкие маленькие женщины. Которые могут взять – и вспороть тебе сердце. – Скажи мне, что чувствует женщина, когда предает своего мужчину. Когда отрекается от того, кого любит?

Лариса отшатнулась. Будто сын отвесил ей пощечину. Но плакать вдруг передумала. Судорожно полезла в сумочку за пачкой, достала, прикурила. И только после половины сигареты ответила – так же отстраненно, как спрашивал он.

- Сначала ты не понимаешь, что сделал. Тебе кажется, что все правильно. Осознание приходит потом, позже. Когда уже ничего не исправить. Можно, конечно, все объяснить молодостью, неопытностью. Только… не получается.

- Жалеешь? – тихо.

- Много раз.

- Ты счастлива?

Она пожала плечами и выбросила окурок в урну.  И посмотрела на него. Высокий, красивый. И очень несчастный  мальчик. Ее сын. Она утратила это право, но все равно так его называет.

- Хорошо, - он передернул плечами, почти повторив ее жест. – Я понял. Спасибо, мама.

- Ты все-таки считаешь меня матерью? – голос ее подвел.

- Это факт, который невозможно изменить. Ты – моя мать. Ладно, я пойду, мам. Самолет скоро.

На прощание он позволил себя обнять.

*

Первые три дня в Ейске он ел, спал и слушал музыку, которую ему накачал в телефон Лелик. Огромные наушники брата прочно приросли к голове, отключая Степана от всего внешнего. И домашние услышали его просьбу. Ничего не спрашивали, ни о чем не просили. Дом словно замер. Даже Василиса первые три дня молчала, что для нее было сродни подвигу. А на четвертый  не выдержала.

- Ты вот одно мне скажи, Степан, - Василиса Карповна перехватила старшего внука на выходе из туалета.  – Звать-то ее как?

- Никак.

- Ишь, какие имена нынче девкам дают заковыристые. Никак. Ну ничего, Нинкой буду звать.

- Ба…

- Скалкой в лоб хочешь?

- Не то, чтобы очень.

- Пошли, поможешь мне рыбу чистить.

Степа вздохнул, но повиновался. Собственный обет молчания и его, наконец, утомил.

- А масти она какой – белявая аль чернявая?

- Лысая, - буркнул Степка, ловко орудуя ножом.

- Ото допросишься ты у меня! – пригрозила Василиса, но от рыбы не оторвалась.  – Не хочешь говорить, стало быть?

- Не о чем.

 - Вот что ж вы у меня на баб такие малохольные, а? Что ты, что Аркашка. Найдут себе сначала черте что, а потом страдают, страдают…

- Василиса Карповна, а вы не запамятовали, что это «черте что» – ваша дочь?

- Нет у меня дочери, - привычно огрызнулась Василиса.

- А я, между прочим, и не страдаю,  - подал голос от двери неслышно вошедший на кухню Аркадий. – Пирог будет или жареха?

- Пирог. А ты что же, простил Ларку, что ль?

Интересно, как часто они говорят об этом? Судя по лицам отца и бабки – в первый раз. Чудеса.

- А чего мне ей прощать? Кто в итоге с добром остался?  - Аркадий легко оседлал стул и, протянув руку и ухватив чайник, отпил прямо из носика. – Парни оба со мной. И внуки все мои будут. Будут же внуки, а, Степка? - толкнул сына в плечо плечом. - Парочку пацанов мне для секции.

- Хоть целую команду волейбольную. К Левке только обращайтесь.

Аркадий Ефимович хотел что-то сказать, но переглянулся с тещей – и передумал.

Пирог с тюлькой вышел вкусный. И с него начался для Степана медленный, но все-таки подъем. Навалялся в яме, хватит. Теперь надо восстанавливать то, что сломал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍*

Она не увидела, наступила. И только потом опустила взгляд, чтобы посмотреть, что так больно впилось в подошву.