Трубадура

- Я куплю семь кожаных ремней. Семь отличных крепких кожаных ремней. И буду пороть тебя. Каждый день. У меня будет ремень для каждого дня недели. С утра встал, выпорол, потом на пробежку, ты мне завтрак приготовила, а я покушал и еще раз выпорол. Потом на тренировку. Ну и на ночь профилактически обязательно. Еще разок. Не знаю, как иначе из тебя дурь изгнать твою трубадурную.

- Угу, - она чуть повернула голову, чтобы можно было говорить. И улыбаться. Самым краем рта, но все же.

- Что ты угукаешь там, я серьезно!

- Хорошо, Степочка, я поняла. Ежедневно, без отдыха в воскресенье, три раза в день.

- Именно так! – его голос звучал громко. И нарочито сердито. Прекрасно звучал, словом. – За все, что ты с нами сотворила, этого мало будет.

- Согласна, - счастливо вздохнула Тура.

- Посмотри, какая со всем согласная… - его руки сжались вокруг нее сильнее. – А пороть я тебя перестану знаешь когда? -Тура помотала головой. – Когда ты первым сыном забеременеешь. К тому моменту, я надеюсь, ты вернешься в светлый разум.

На это Тура ничего не ответила. Она снова уткнулась лицом ему в плечо. Она не могла сейчас говорить, думать, рассуждать. Сейчас она представляла из себя один целый неделимый квант счастья.

 *

- Не смотри на меня! – она решительно мотала головой, но Степан ее плеч не выпускал. – Пожалуйста, не смотри, я ужасно выгляжу, я знаю!

То, на что ей было плевать сорок дней, теперь стало невероятно важным. Ведь вот он, рядом, напротив. С этими своим снежными белками глаз – дед говорил, что такие яркие белки бывают только у южных народов. С ресницами, которых там налеплено на веке, кажется, в десять рядов. И брови – какие у него, оказывается, красивые густые брови. И темная густая щетина. И губы яркие.

А она… Тура попыталась закрыть лицо ладонями, но ей не позволили. Он сжал ее ладони.

- Ту, скажи мне еще раз. Внятно. По слогам. Я тупой спортсмен, мне все надо два раза повторять.  Ты мне не изменила, так?

Она смотрела, не отрываясь. Вот сидит ее персональное счастье. И если он сейчас уйдет, то она – умрет. Но врать – врать нельзя.

- Это только тебе решать, Степ, - голос слушался плохо. – Намерение – было. От реализации меня спас только мой желудок.

- Ты опять морочишь мне голову, Туча! В последний раз спрашиваю. По словам. Секс в Москве – был?

- Не было. И… Я люблю тебя. Больше жизни. Если это что-то… меняет.

- Да ничего это не меняет,  - Степан снова со вздохом обнял ее. – Я это давно знаю. Ты же мне тогда сказала, в наш первый раз. Что любишь.

Тура замерла под его руками. А потом спросила тихо-тихо.

- Думаешь, я сказала правду?

- Не думаю. Знаю.

- А ты?

- А я врать вообще не умею.

- Значит, и тогда?..

- И тогда. И теперь. И всегда.

А потом они лежали вдвоем на кровати. У Туры на фоне всего пережитого и скудного питания даже сидеть сил не осталось. И они устроились вдвоем в обнимку на узкой постели, поверх покрывала. Тура еще попыталась к ним туда же и коробку забрать, но Степан воспротивился. Обнял крепче  и устроил допрос. Как она тут жила без него все это время.

И она рассказала все. С того момента, как он ушел. Старалась излагать только факты, но не получалось. И опять ревела, и он опять гладил ее по голове, и тихо матерился. Их долгий разговор прекратился со щелчком входной двери. Тура вздрогнула всем телом.

- Это Елена.

- Отлично. Соскучился по ней – жуть, - Степан легко поднялся на ноги.

- Степа!

Он прижал палец к губам.

- Лежи тут тихо. Отдыхай.

Вручил ей ярко-салатовую коробку и закрыл за собой дверь. Но Тура все равно услышала редкой язвительности тоном произнесенное:

- Ну, здравствуйте, мама. Можно мне вас так теперь называть на правах зятя?

Кадр пятнадцатый. Василий Шукшин

Кадр пятнадцатый.— И сколько сейчас дают за недоразумение? — Пять. — Мало, раньше больше давали.

Много ль, мало ль – ВасильМакарычу виднее, я считаю.

- Степа, я не уверена, что это правильно.

За последние три дня образцовую роль упрямого ослика Тура исполняла столько раз, что Степан сбился со счета. Вот и сейчас он остановился на полпути к выходу из здания аэропорта, вздохнул  и терпеливо – вот уж не думал, что у него этого терпения столько! – произнес.

- Ту, мне надо лететь на Европу. Оставить в Питере я тебя не могу. Предложи другой приемлемый вариант.

Она опустила голову и синхронно вздохнула.

- Нет других вариантов. И я не хочу там оставаться без тебя.

- Тогда пошли, - он покрепче перехватил одной рукой ее ладонь, другой сумку, и потащил за собой. Как делал последние три дня.