Трудная ноша. Записки акушерки

На каком языке они все говорили? У вас, дорогие читатели, есть возможность заглянуть в глоссарий в конце книги, чтобы немного понять их жаргон – пролистайте, и основные понятия, широко употребляющиеся в родильном отделении, станут вам более-менее ясны. Мне же – новоиспеченной акушерке-практикантке Хэзард, трясущейся от страха в костюме не по размеру, – распоряжения старшей сестры казались китайской грамотой. Я поняла только про «первородящую» и «рожавшую», а все прочие сокращения и осложнения остались для меня загадкой. За три месяца теоретических занятий, предшествовавшие этому назначению, мы, по книгам, ознакомились с нормой: здоровыми женщинами на полном сроке с неосложненными схватками, – что, в действительности, от нормы было крайне далеко, как мне предстояло вскоре понять.

Сердце колотилось у меня в груди, пока сестра двигалась дальше по списку, и каждая пациентка оказывалась тяжелее, чем предыдущая: «Послеоперационная, рожавшая, трое родов, после неотложного кесарева, потеря крови 1,4 литра». «Интенсивная терапия, рожавшая, плюс два, близнецы, четвертый день, сепсис». «Палата тринадцать, мертворожденный на двадцать восьмой неделе».

Да что тут, рожают только с патологиями? Неужели нет никого, кто бы приехал, помучился от схваток пару часов и вытолкнул ребенка из своей утробы, не лишившись при этом половины циркулирующей крови и не нуждаясь в промышленных объемах медикаментов, либо и то и другое вместе? Перечисление осложнений и затянувшихся схваток продолжалось, а я тем временем представляла себе, как иду по парковке обратно к машине и еду домой, где муж как раз сейчас должен вытаскивать из ванны наших дочек с прилипшими к щечкам темными кудряшками и нежной кожей, пахнущей шампунем. Я могу все бросить, могу сказать им, что изменила свое решение, и они снова будут меня любить, обрадованные тем, что мама все-таки вернулась и сама уложит их в постель.

– А вы у нас?..

Я не сразу поняла, что сестра обращается ко мне. Она воззрилась на меня поверх своего длиннющего носа с подозрительным выражением и оглядела с ног до головы: мое незнакомое лицо, мой неприкрытый ужас, клоунский наряд и новые сабо со сверкающими белыми подошвами, которым только предстояло крещение радужными потоками крови и вод.

– Акушерка-практикантка, – просипела я. – Я тут на шесть недель.

– Меня никто не предупредил, что вы придете. Хотя, что удивительного. Какой год обучения?

– Первый, – сказала я.

Сестра болезненно поморщилась. Ответ был явно неверный. Она снова повернулась к доске, выискивая на ней пациентку, которой моя безнадежная неопытность не слишком бы навредила.

– Палата четыре, – решила она. – Рожавшая, один ребенок, тридцать восемь недель и шесть дней, спонтанные схватки, полное раскрытие…

«Так, ладно, с этим я, возможно, и справлюсь», – подумала я. – «Женщине, у которой уже есть ребенок, не хватает всего суток до полного срока, схватки уже прошли, и раскрытие полное, и все без лекарств и без вмешательств. Если повезет, она родит еще до того, как я доберусь до палаты». Пожалуй, попробую остаться.

– …и у нее генитальные бородавки.

Ну конечно! Вот оно. Сестра злорадно ухмыльнулась и обвела взглядом комнату, выискивая акушерку, которой предстояло, к несчастью, выступить в роли моего наставника. Ее глаза остановились на даме, пристроившейся возле дверей; если старшая сестра была нелепо высокой, то эта – такой же нелепо толстой, почти квадратной, со стрижкой каре, обрамлявшей не менее квадратное лицо, и мощными ручищами, покрытыми татуировками племени Маори. Улыбающаяся физиономия на ее бейдже резко контрастировала с кислым выражением, ставшим еще холодней, когда она поняла, что всю смену будет присматривать за мной.

– Филлис, – обратилась к ней старшая сестра. – Возьмите практикантку.

Филлис сделала выразительную паузу, оглядывая меня. Вздохнула, кивнула мне головой и пошагала по коридору к четвертой палате, не оглядываясь, чтобы проверить, следую я за ней или нет. Хотя искушение немедленно бежать было не менее настоятельным, чем приглушенные крики, доносившиеся из всех палат родильного отделения, какое-то глубоко укоренившееся чувство ответственности (или просто мазохизм) подтолкнуло меня вперед. Филлис коротко постучала в двери палаты. Потом обернулась ко мне с видом утомленного войной генерала, поднимающего на битву остатки своей пехоты, и сказала:

– Просто делай то, что я тебе скажу.