Трудный переход

Через несколько часов пришли старейшины табынского и шомекейского родов с новыми условиями:

— Байнияз до сих нор лежит без памяти. Если он умрет раньше, чем твой сын, мы перережем горло твоему Оралхану, а если он умрет первым — режь горло Байниязу.

— Делайте, что хотите, но джайляу вы все равно не получите. Для этого вам придется перебить всю мою семью. Но запомните, вам это так просто не пройдет. Я не одинок, и мои родственники не простят вам этого, — ответил Бокан.

Аксакалы родов ушли, поняв, что от этого старого алимца они ничего не добьются. Над лежащим без памяти Байниязом они тоже поставили юрту.

Оралхан и Канатхан лежали молча, братья не подавали вида, что раны, полученные в схватках, беспокоят их. Мать, причитая, разрезала и сняла с них окровавленные рубахи, смыла запекшуюся кровь с их тел, перевязала кровоточащие раны. Пришедший в сознание Оралхан, почувствовав ласковое прикосновение материнских губ к своему лицу, медленно открыл глаза и, глядя на скорбные лица стариков, попытался улыбнуться:

— Отец, от своего мы, конечно, не отступимся, но что-то долго нет подмоги от сородичей. Уж не случилось ли с мальчиком чего-нибудь дорогой? Добрался ли он до ближайшего аула алимцев? Что ждет нас завтра?

Долгожданная подмога подоспела к раннему утру. Насколько десятков алимских джигитов, распаленные рассказом о происшедшем нападении, спешились у юрты. Они горели желанием отомстить за нанесенную обиду и проучить табынский и шомекейский роды.

Увидев их, джигиты шомекейского рода ринулись к становищу старого палуана. Алимцы, вскочив на коней, а боевым кличем «Аттан» двинулись им навстречу. Началось побоище. Заклубилась пыль, разгоряченные всадники сталкивались, гонялись друг за другом, выбивая противников из седел. Сбитые ударами камчи джигиты падали под копыта лошадей, стонали искалеченные и раненые.

Подоспевшие аксакалы родов с большим трудом смогли приостановить схватку и растащили в разные стороны сражающихся. Разгоряченные джигиты вызывающе поглядывали на противников, но аксакалы, умудренные жизненным опытом, поняв, что в происшедшем кроются чьи-то козни, бдительно следили за ними.

Начался разбор между старейшинами повздоривших родов. По настоянию Алдажара и Барлыбая табынцы были отстранены от переговоров. Коварные баи обвинили старика Бокана в черствости и отсутствии заботливого отношения к своим соплеменникам. Бокан, уверенный в своей правоте, спокойно отвечал им:

— Род табынцев мог свободно разместиться и ниже джайляу баев Алдажара и Барлыбая. Пусть аксакалы табынского рода примут участие в нашем разборе и ответят, что их заставило сняться с родных земель, пусть обоснуют свои претензии ко мне. За всю мою долгую жизнь еще никто не обвинял меня в отсутствии понимания и чуткого отношения к бедам соплеменников. Со всеми соседями я всегда жил в мире и, по мере возможности, помогал им. Да и не мог я один решить: отдавать пастбища или нет! Пусть решают старейшины наших родов!

После долгих препирательств и споров аксакалы пришли, стараясь избежать новых столкновений, к общему решению: табынцы разместятся ниже по реке, рядом с джайляу Алдажара. Решение старейшин не устраивало бая, но он был вынужден согласиться:

— Раз Бокан оказался таким черствым и бездушным к своим соплеменникам, я и уважаемый Барлыбай вынуждены согласиться с решением досточтимых аксакалов. Мы потеснимся!

— Не торопись, Алдажар, с выводами! Время покажет, кто из нас бездушен, — ответил ему Бокан.

III

Каждый год у маленького родника расцветала раскидистая урючина. Ее корявые ветви покрывались нежными розоватыми лепестками. Она радовала глаз путника или чабана, пасущего здесь свою отару. Знойным летом в мелкой густой листве ярко желтели крупные, сочные плоды. Тяжелый, ароматный урюк, вожделение аульных сорванцов, падал на землю, разбиваясь о каменистую почву. Урючина стояла одиноко, ни один росток не пробился рядом. Она словно охраняла родничок, слабые струи которого, искрясь, текли между ее обнаженных корней. Недалеко от этого родника, на джайляу, раскинулся аул бая Барлыбая.

Алдажар и Барлыбай, сидя в тени кроны урючины, неторопливо вели разговор о последних событиях. Они недоумевали, почему сорвалось задуманное ими дело, почему их родам не удалось завладеть землею алимцев?

Барлыбай тяжело вздыхал. В произошедшей схватке его единственный сын и наследник Еркебай остался без глаза, и до сих пор лежал в бреду, не приходил в сознание. Еркебай не отличался большим умом, не славился силой, рос баловнем, но это был единственный сын, и отец любил его. Бай Алдажар, жалостливо поглядывая на своего единомышленника, думал: «Одинок ты, как эта урючина. Бог наградил тебя богатством, но не дал умных и сильных детей».

Барлыбай и сам понимал, что, будучи таким же богатым, как Алдажар, не обладает силой воли и такой властностью, как его друг. Из года в год, скряжничая и обманывая степняков, он копил свои богатства. Иногда даже отказывал себе в чем-то. Стада его тучнели, земли становилось все больше, но если бы его спросили, зачем все это, он не сумел бы дать ответа.