Трудный поиск. Глухое дело

— Я вовсе не хочу спать! Мне еще многое нужно увидеть.

— Все увидишь и узнаешь. А сейчас все равно с тобой некому заняться. Палатка свободная, ложись, ты даже осунулась.

Последнее замечание расстроило Антошку. Она нехотя вошла в палатку и, чтобы остаться одной, согласилась лечь на койку Ильи. Она вовсе не собиралась спать. Но как Илья накрывал ее одеялом, она уже не слышала.

23

Анатолия вызвали к городскому телефону. Говорил Игорь Сергеевич, просил принять по срочному делу. Выражался официально: «Товарищ капитан, обращается отец подследственного Геннадия Рыжова». У Анатолия хватало других срочных дел, но этому звонку он обрадовался. Он не только сердился на славного летчика за родительскую ограниченность, но и жалел его. Анатолия подкупала душевная прямота этого человека, глубина его переживаний, неспособность хитрить и притворяться. После ссоры из-за глупой записки, обнаруженной в передаче, они друг друга избегали. Разговаривать при Воронцовых не хотелось, но оба чувствовали потребность объясниться.

Анатолий принял Игоря Сергеевича в одном из свободных кабинетов административного корпуса, — не хотел, чтобы вели его мимо тюремных камер. Поздоровались они с деловитой сухостью, как люди малознакомые и не доверяющие один другому.

— Я, товарищ капитан, пришел по поводу того письма.

— Слушаю вас, товарищ полковник.

— Есть у меня такое опасение — не повредит ли этот инцидент моему сыну?

— Не понимаю.

— Я ваших порядков не знаю... Не будет ли хуже Геннадию от того, что мы, взрослые, нарушили, так сказать, существующие правила? Можешь на меня жаловаться, в парторганизацию пиши, если считаешь нужным, но сын тут ни при чем. Его это касаться не должно.

Анатолий смотрел на гостя, удивляясь, как глупеют люди под бременем несчастья. Игорь Сергеевич и внешне изменился. Вместо боевого задора в глазах его появилось выражение пришибленности.

— Кто же вам подсказал такие опасения? Не иначе — Ксения Петровна. Вряд ли вы сами до такой мудрости додумались.

— Хорош ты гусь, как я посмотрю, — без злости сказал Игорь Сергеевич, — с бабами поругался, а на мальчонке характер показываешь.

— А ты ничего умней придумать не мог, — ответил Анатолий, принимая «ты» как залог доверия.

— Чем тебе Генка насолил, что ты его сгноить хочешь?

— Послушай, Игорь Сергеевич. Я вот смотрю на тебя и не могу понять, разумный ты человек или такой же дуб, как мой ученый тесть? Ты что хочешь — спасти сына, сделать его честным человеком или любыми средствами избавить от наказания?

— А по-твоему, чтобы спасти, его нужно обязательно в колонию послать?

— Куда его пошлют, не нам с тобой решать. Не об этом сейчас думать нужно.

— Тебе легко об этом не думать. Вот обзаведешься своими, тогда поймешь, от чего у отцов голова болит.

— Больная голова не лучший советчик. У меня за Геннадия не голова, а сердце болит.

Игорь Сергеевич с удивлением заглянул в глаза Анатолия.

— Не веришь? Убеждать не буду... Забудь на минутку, что Генка твой сын. Забудь. Поговорим о чужом мальчишке, попавшем в беду. Можешь ты думать не только о своем, но и о чужих?

— К чему ты это?

— Поймешь, если захочешь. Попал мальчишка в беду. Остался без отцовского глаза, без твердой руки, связался с плохой компанией, совершил преступление, сел за решетку. Тут все родные всполошились, наняли адвоката, денег не жалеют, всех знакомых подняли на ноги. И стоит мальчишка на перепутье. Два стана перед ним: милиция, прокуратура, суд — враги. И другой: любящие родители, тетка, дядька, адвокат. Чего хотят враги? Чтобы мальчишка понял всю опасность того пути, на который он встал. Чтобы осознал свою вину и раскаялся. Чтобы твердо решил для себя: никогда больше не идти против закона, честно жить и работать. Вот чего хотят враги. Понятно я излагаю?

— Давай, давай.

— А чего хотят доброжелатели? Как можно скорее вернуть его домой, Преуменьшить его вину в глазах судей, помочь ему соврать, затаиться, прикинуться обиженным мальчиком. Лишь бы поскорее обнять его, накормить сладким, заставить забыть о перенесенном страхе и лишениях. А то, что мальчишка выйдет с растленной душой, что он будет чувствовать себя героем, надувшим правосудие, что задатки тунеядца и хапуги у него окрепнут и проявятся еще с большей силой, — на это родным наплевать. У них голова болит за родного сыночка, им думать не под силу. Так?

Игорь Сергеевич слушал, подперев кулаком скулу. Анатолий словно натянул невидимую узду, и его мысль, все эти дни работавшая в лихорадочном темпе над одним вопросом: «Как вызволить сына?» — круто свернула в сторону. Он еще не понял, чего добивается Катин муж, но уже верил ему и чувствовал себя виноватым перед ним. Он только сейчас разглядел худое, с ранними морщинами лицо Анатолия и представил себя на его месте. В изоляторе не один Генка, и о каждом он должен думать, обязан думать, — такая уж у него проклятущая работа.

— Как ты Гену считаешь? — спросил Игорь Сергеевич. — Пропащий он, по-твоему?