Трудный путь в будущее

Этим трущобам приходит конец. Вскоре после установления нового строя начали приниматься первые меры но оказанию помощи жителям этих мест. К началу 1985 года, в условиях, когда стране приходилось бороться с непрекращающимися вылазками контрреволюции, более восьми тысячам семей рабочих было предоставлено жилье, а хижины, где они ранее обитали, снесены.

Да, узкие глухие улочки и переулки — а рядом пролегла асфальтированная магистраль Джади Майванд с неоновым освещением. Мчатся современные лимузины Здесь антикварные и ювелирные магазины. В витринах можно увидеть шкатулки, инкрустированные перламутром, старинные ружья и сабли, щиты и пики, медные тарелки с чеканенными узорами и арабской вязью, на бархатных подушечках разложены дымчатые топазы, сиреневые аметисты, кровавого цвета рубины, знаменитые синие и голубые лазуриты, гранатовые браслеты, золотые перстни и кольца.

Поднимая придорожную пыль, степенно шагает по обочине дороги караван верблюдов. На их спинах тюки с товарами. За ними идут бородатые босоногие погонщики в белых или коричневых чалмах. За городом караван свернет с дороги и повезет груз в отдаленные места по многим старым, еще не забытым караванным тропам.

А вот сцена, словно кадр из кинофильма: колотя ногами ишака, восседает, держа в руках японский транзисторный приемник, упитанный мужчина в темно-коричневом шелковом халате. Позади, взвалив на плечи большой мешок с поклажей, спешит его жена, пряча лицо за паранджой. Тут же, весело переговариваясь, торопятся на занятия девушки в модных брючных костюмах…

Неподалеку от международного аэропорта раскинулся табор кочевников, пригнавших на базар овец. Здоровенные лохматые псы — волкодавы дремлют возле залатанных и прокопченных шатров, из которых доносятся «транзисторные» мелодии. С наступлением холодов кочевники устремляются на юг, в Пакистан, в долину Инда или же к Индийскому океану, чтобы через несколько месяцев вновь вернуться в свои родные места, в Афганистан. Путешествуют они без паспортов и виз, по тропам, известным порой только им одним.

Вот, позванивая медным колокольчиком, зазывает к себе посетителей продавец «походного» ресторана-тележки, на которой помещаются початки кукурузы, лепешки, горячие бобы и фасоль и острая мясная подлива. Сворачиваем к реке. Набережная — это сплошной базар, галантерейные лавки и чайханы. В воздухе запах шашлыка, плова и жареного лука.

Гудят пузатые медные самовары. В тени под тентами мужчины пьют зеленый чай, курят кальян. Продавец сладостей зазывно щелкает кусачками над связкой очищенных палок сахарного тростника, этого любимого лакомства афганских детишек. Все что-то продают, куда-то спешат, о чем-то спорят. Крики людей, одетых в красочные национальные костюмы, стук лошадиных копыт, скрип колясок, резкие гудки мотороллеров, переоборудованных в такси, и над всей этой смесью звуков, красок и запахов — безоблачное небо и палящее солнце.

В конце лета вдоль тротуаров возникают пирамиды полосатых арбузов и дынь, ярко-красных яблок, оранжевых апельсинов и розовато-желтых абрикосов. Смешение цветов и запахов. Все это привезено в основном из Кандагара и Герата, районов, исстари славящихся своими садами и бахчами.

Рука невольно тянется к фотоаппарату. И торговцы и покупатели обычно не против того, чтобы их фотографировали. Они охотно позируют и просят обязательно выслать им снимок. Но надо всегда проявлять осторожность, потому что не все мужчины любят, когда фотографируют их жен и взрослых дочерей.

Однажды я совершил ошибку, грозившую большими неприятностями. Правда, это произошло в первый мой приезд в Кабул, в 1967 году. Бродя по улицам, я увидел поразившую меня сцену. Две женщины, закутанные буквально с ног до головы в темные одеяния, торговались с продавцом цветных шелковых шалей. Колоритный торговец — высокая белая чалма на голове, большая рыжая борода, голубая рубашка до колен и красные шаровары, пальцы сплошь унизаны драгоценными перстнями. Он ловко расстилал перед женщинами шаль за шалью, расхваливал на все лады товар, уговаривая их совершить покупку.

Я навел было аппарат, чтобы заснять эту сцену.

— Не сметь! — раздался за моей спиной чей-то резкий голос.

Ко мне быстрыми шагами направлялся высокий мужчина, держа в руках винтовку. Злое лицо, решительные движения не предвещали ничего хорошего.

— Кто ты такой и зачем снимаешь моих женщин? — спросил он на ломаном английском языке, сверкнув глазами.

Объяснил, что я советский журналист и снимаю торговца и женщин потому, что меня поразила сама сцена и краски.

— Ах советский, — заметил, сменив гнев на милость, мужчина. — Мой брат работает с русскими специалистами — строителями в Мазари-Шарифе на химическом комбинате. Очень хорошие люди. Не обижайтесь, что я запретил снимать женщин, — одна из них, моя жена, ждет ребенка, и я боюсь, что сглазите ее и опять родится девочка. У меня пятеро детей — и все девочки. Просто не везет.

Сказано было на полном серьезе. Я повесил камеру на плечо.

— Приглашаю попить со мной чаю, — продолжал он. — Я рад знакомству.