Лаодонио. Поистине, понимание, рассмотрение, знание есть то, что зажигает желание и, следовательно, сердце воспламеняется властью очей; и чем более высокий и достойный объект стоит перед глазами, тем сильнее огонь и живее пламя. Однако, каким же должен быть тот вид, из-за которого сердце чувствует себя настолько воспламенившимся, что не надеется на возможность ни смягчить свое пылание самой холодной и самой медленной звездой арктического круга, ни ослабить жар влагой целого океана? Каким должно быть превосходство того объекта, который сделал сердце врагом собственного бытия, мятежником против своей души и вместе с тем довольным таким мятежом и враждебностью, хотя сердце было взято в плен рукой, пренебрегающей им и не желающей его? Я хотел бы услышать, ответили ли глаза и что именно они сказали.
Либерио. Они, наоборот, жаловались на сердце, как на начало и причины многих пролитых слез. Они поэтому дали ответ такого содержания:
ПЕРВЫЙ УПРЕК ОЧЕЙ СЕРДЦУ
[56]
С тебя, о сердце, больше вод струится,
Чем с Неренид, подъемлющих тела,
Чтоб в ясный день на солнце всплыть и скрыться;
Лишь Амфитритап вдал помчать могла.
Двойной поток так широко, что, мнится,
В сравненье с ним покажется мала
Река, что весь Египет наводняет
И дважды семь потоков наполняет.
Два ярких светоча даны,
Чтоб править этим миром бренным.
Ты ж пренебрег порядком неизменным. И светочи в ручьи превращены.
Что ж небо медлит возмутиться?
Ведь гибнет близкое, насилье длится!
Лаодонио. Конечно, воспламененное и пронзенное сердце вызвало слезы из глаз, поэтому как они зажгли пламя в нем, так и оно обагрило их влагою. Но меня удивляет такое сильное преувеличение, которое говорит, что Нереиды не пропустят над головой столько воды, купаясь на восходе солнца, сколько могут излить влаги эти глаза. А также удивляет сравнение этих двух источников с океаном не потому, что они в самом деле изливают воду, но потому, что они якобы могут лить такие реки и столько рек, что при подсчете Нил показался бы малым потоком, разделенным на семь каналов.
Либерио. Не удивляйтесь столь сильному преувеличению, равно как этой возможности, лишенной действия; вы все поймете, когда узнаете итог их рассуждений. Однако сперва послушайте, как сердце отвечает на упреки глаз.
Лаодонио. Пожалуйста, дайте послушать!
Либерио.
ПЕРВЫЙ ОТВЕТ СЕРДЦА ОЧАМ
[57]
Глаза! Бессмертный пламень есть во мне;
Я весь - огонь; он жарко пламенеет;
Все близ меня горит в моем огне,
Моим пожаром, вижу, небо рдеет.
Но вас не жжет мой пламеь.
Он извне Вас тронуть лишь обратной силой смеет:
Не жаром, - влагой вас я обдаю…
Так что ж из двух являет суть мою?
Познайте ж вы, слепые,
Что побегут от пламеней моих
Два родника, источника живых,
Кому Вулкан даст части составные.
Не раз победой воин там
Венчает бой, где враг его упрям!
Видишь, до какой степени сердце не могло убедить себя суметь из противоположности причины и начала вызвать силу противоположного действия; он даже не хочет признать возможным способ действия посредством антиперистаза, что означает силу, которую приобретает противник от того, что при бегстве от другого у этого первого индивида соединяется, сужается, поглощается и концентрируется своя сила, которая чем больше удаляется в расстоянии, тем больше приобретает в интенсивности.
Лаодонио. Скажите теперь, что сердцу ответили глаза.
Либерио. ПЕРВЫЙ ОТВЕТ ОЧЕЙ СЕРДЦУ
[58]
Ах, сердце, так ты страстью смущено,
Что к истине троопинку утеряло,
Все, что в нас видно, что утаено,
Все то - посев морей. Нам надлежало
Нептуну б дать прибежище одно,
Когда бы царство у него пропало.
Мы, близнецы, сродни ведь морю; но
Тогда огню как брать из нас начало?
Иль ты совсем с ума сошло,
Решив, что пламя через нас прорвется,
Чрез все ворота влаги пронесется,
Чтоб нас твоим огнем насквозь прожгло?
Иль, может быть, тебе сдается,
Твой блеск сквозь нас, как сквозь стекло, польется?