Трупоукладчик

Жаль. Жаль, что я был слишком занят собой. И Маргаритой. И не обратил особенного внимания на стайку «журналисток». Были все они молоды и симпатичны. Несколько возбуждены, видимо, от предстоящего полета под звездами. И над Мировым океаном.

— Какие у вас кадры, — помнится, сказал я. — Такое впечатление, что это невесты. Для богатеньких ротшильдов. Ох, смотри, девка…

— Ты, родненький, лучше всех Онассисов мира, — засмеялась Рита. Береги себя. И не лезь на рожон.

— И ты там… К мафии не лезь, — пошутил.

— Что? — Вздрогнула, подняла голову: радиоголос каркал о посадке на рейс. Все в тот же запендюханный донельзя желтым дьяволом Нью-Йорк.

— Говорю, с мафией не связывайся, — повторил я. — А то придется покрывать Америку ядерными «Тополями».

— Да-да, Саша, — покосилась на меня странным взглядом. Потом я буду вспоминать этот взгляд, подозрительно-тревожный, но, естественно, в этот раз не придал ему никакого значения. Это со мной бывает: полное солнечное затмение. Всех полушарий. — Все-все. Я буду звонить… бабе Лене, чтобы тебе, милый, не мешать… сражаться…

— Ой-ой, кажется, слышу иронию.

— Шутка, родной.

— Учишься всему плохому. У меня.

— На том и стоим, ядрена мать.

— Полина!

— Саша! Педро привет!

Мы засмеялись, чопорно поцеловались, как супруги со столетним семейным стажем, и девушка поспешила к таможне.

Таможня вовсю давала «добро». Карацупы в фуражках цвета цинковой зелени с веселым перестуком штамповали паспорта. Девичий кагал галдел, управляемый какой-то старой американизированной мымрой. Бывшей феей из страшной сказки. Улыбка у неё была, как у аллигатора после плотного обеда зазевавшимся туристом из Урюпинска.

Помню, я тогда ещё подумал: если это наша будущая журналистика, то я тогда принц, а моя жена — принцесса, и что же тогда…

И не додумал, она помахала мне рукой — Маргарита, конечно, — и показала козу из двух пальцев. То есть знак виктории. Победы. Возникает вопрос, кого она собирается побеждать в Новом свете? Странно-странно. Но я, помню, отогнал дурные мысли, как мошкару от лампы, стоящей на веранде в коровинских сумерках. И пошел в бар пить горький кофе и ждать сообщения о вылете очередного Boing-747 в заморский рай. Я сел за столик, за которым мы сидели вместе. Я и Рита. И вели светскую беседу об Александре свят Сергеиче Пушкине, братушке.

Кажется, ничего в мире не изменилось. Кроме того, что я теперь один, как анчар в пустыне. И главное, все произошло до нелепого быстро. Как заглотить чашку кофейного дерьма. Ничего не понимаю, как это Марго удалось окрутить всю ситуацию. С шутками и прибаутками. Талантливо. Нет, не умею обращаться с женщинами, это точно. Всегда плетусь за событиями, как тень за ночным прохожим, утомленным недоброкачественным пойлом и пищей в ресторане «Арагви».

Впрочем, ситуацию можно раскрутить обратно. Подойти к телефону-автомату и, набрав «02», сообщить пренеприятнейшую новость о виртуальной бомбе в багажном отделении лайнера Pan-American, следующего рейсом до города-героя Нью-Йорк, мать его небоскребы так.

Так я и сделал. Шутка. Но к телефону прислонился, когда из-под стеклянно-бетонных конструкций протарабанили любезное сообщение о вылете металлического комфортабельного гроба, внутри которого куколками сидели бесстрашные естествоиспытатели. И среди них…

Я решил позвонить Панину, чтобы он разделил мои смутные чувства и подозрения, но вспомнил, что «шофер» в гараже ухряпывает несчастный джип. И Кото вместе с ним, в качестве развлекательной программы. Поехать к ним? Чтобы подержать карбюратор?

…Тяжелый гул самолетов сгустками наплывал с летного поля. Прожектора били в летнее темное пространство. Неестественные тени дополняли фантасмагорию ночи. Люди, окружающие меня, казалось, были без лиц. Они бродили, как слепые.

Я сел в машину. Она была прохладна, как речка. А почему бы мне не поехать в родовое поместье? К барону Педро-Тузенбаху. Можно поговорить по душам, а утром не раскаиваться в излишней болтовне.

Не хочу, чтобы мое кишечно-желудочное трепыхание кто-то видел. Даже мои боевые друзья. Педро опять же радость и поздний ужин. Кстати, и привет надо передать от Марго, плывущей на высоте десяти тысяч метров над уровнем моря. В дюралюминиевой облатке.

Не нравится мне. Все. И этот полет. И эта учеба. Понимаю, что неученье — как летняя тьма. Но не до такой же степени, господа красные профессора. Неужели на отечественной, правда, плохо удобряемой пашне могут расти лишь бурьян и чертополох? Конечно, нет. Тогда почему я тащусь в колымаге? Как парус одинокий в житейском море? А родной человечек рискует у керамических звезд? Почему так? Не знаю. Нет ответа. Нет.

Мое прибытие в Коровино не осталось незамеченным. Всеми окрестными собаками. Которые старались отслужить свой хлеб и брехали от всей души. Кроме моего Педро. Я его не обнаружил. Нигде. Даже в баньке. Не помогла и тушенка, продемонстрированная в ночь.