Трус

на крыше. Поблескивающие полоски пути, упрятанного в

темный провал между платформами.

Нищенский перрон с традиционным медным колоколом и

маленькими, тускло светящимися потными оконцами

вокзальных помещений и служб. Мокрые и скользкие

созвездия фарфоровых роликов и стаканчиков на

железных рейках и трезубцах, обледеневшие на резком

ветру телеграфные провода. И стынущие в свинцовых

предрассветных облаках, усеянные вороньими гнездами

верхушки голых сосен.

Из освещенных желтоватым светом окон доносятся звуки

пианино. В бывшем зале первого класса мужской голос

поет романс. Поющий - офицер, в этом невозможно

ошибиться.

"Передо мной раскинулась дорога,

Во тьме огней не видно путевых,

На сердце у меня неясная тревога,

Душа полна предчувствий роковых".

Голос умолкает.

Затем возникает песня. Она начинается без слов,

протяжная и задумчивая. Песня мощная и печальная,

сложенная людьми труда и окрашенная русской природой

в неповторимые тона ее рек, лесов и равнин.

Люди вернулись с работы. В погруженном в сумрак зале

третьего класса вспыхивает слабый свет, бросающий

гигантские неясные тени. И в лязге складываемых

винтовок исчезает песня. Тишина. Затем включаются

новые звуки. Мерное постукивание станционного

телеграфа. Длинный серебристый звонок телефона. В

смежной с залом третьего класса служебной каморке

яркий белый свет низко висящей лампы падает на

латунные части юза, оставляя в тени склоненную фигуру

дежурной телеграфистки. Звонок повторяется.

Телеграфистка протягивает руку к трубке

эриксоновского аппарата, не изменяя своей характерно

напряженной позы слухача. Другая рука продолжает

записывать принимаемую депешу. Девушка говорит:

- Минуточку!

и еще ниже склоняется над юзом, прислушиваясь к его

стрекотанию. Юз замолчал. Девушка заканчивает прием

депеши и выпрямляется, раскинув в стороны руки.

Телефон опять зазвенел: кто-то на соседней станции

энергично крутит ручку эриксона. Девушка быстро

снимает трубку и наклоняется к аппарату. Ее голос

звучит слабо от усталости.

- Да. Очень длинная депеша... Это опять вы?..

Улыбка.

Пауза.

Слушает звучащий в аппарате голос своего далекого

собеседника.

- Угу. Только что вернулись... Говорят, был разобран

путь... Что?.. Мы тоже ничего не знаем. Живем

впотьмах.

Пауза.

- Скучно? Очень скучно... Что?.. Ну как можно об

этом спрашивать - конечно, хочется.

Пауза.

- Меня? Таня... Ну конечно, правду. А вас зовут

Андрей, я знаю. У вас голос хороший, вы, наверно,

добрый человек.

Улыбка.

Пауза.

- Одиноко? Понимаю... Никого-никого? Бедный...

Что?.. Нет, только отец... А зачем вам это знать?..

Н-нет. Есть один человек... Жених? О, нет. Это совсем

другое.

Пауза. Ее собеседник говорит что-то совсем невпопад,

и девушка коротко смеется.

- Люблю? Ненавижу. Не-на-ви-жу, понимаете? У меня

кровь стынет, когда он прикасается ко мне... Я

ненавижу его лицо, голос, звук его шагов. Ух, если бы

вы знали!.. Ну вот "почему", "почему"... Этого я вам

не могу объяснить.

Испугавшись своей страстности, устало.

- Загадочная? Вот уж нет. Все очень просто. И вообще

забудьте все, что я вам сказала. Я ведь только потому

и откровенничаю с вами, что вы меня не знаете. А

молчать - иногда невыносимо.

В дверь каморки вошли. Девушка говорит испуганно.

- Позвоните мне потом... Позже...

Вошли двое: Углов, седой, благообразный, в форме

начальника станции, Степан с инструментом в мешке.

С т е п а н (проверяет аппараты). Теперь все будет в исправности, Осип Иваныч. Не сомневайтесь.

У г л о в. Слава богу! А то намедни штабс-капитан меня измерзавил всего. Ногами топочет, кричит! А я старый человек. Боже всеблагий, что за бестолочь воцарилась в мире твоем! Живем, как на войне...

С т е п а н. Бастует рабочий человек. Воли требует.

У г л о в. Господи, не допусти смуты, воспрепятствуй, господи! Будет ли конец сему?

С т е п а н. Будет, Осип Иваныч. Все свой конец имеет.

У г л о в (заметил девушку). Сидишь? Рожа-то - краше в гроб кладут! Вконец извелась. Просись отсюда, слышишь, Татьяна? На твоем месте солдат нужен. Проси поручика.

Т а н я. Отстаньте, папаша. Я сама не уйду.

У г л о в. Отстаньте!.. Чудишь, Татьяна. Блажишь... (Вышел ворча.)

Т а н я (окликает согнувшегося в углу аппаратной слесаря). Дядя Степан!

С т е п а н (обернувшись, с улыбкой). Ну?

Т а н я. Дядя Степан, не могу я больше. Силюсь понять, думаю ночами, голова кругом идет... Чувствую, гроза идет, ветер свистит, в набат бьют. А мы, как под водой... Душно, темно!.. Ночь, день, день, ночь. Часы ходят, а время стоит. Вот он... стучит, говорит что-то, а я не понимаю. Какие-то мертвые у него слова...

С т е п а н. Нда! Шифр - он ключа требует. Ключ надо знать.

Т а н я. Что же ты не говоришь ничего, дядя Степан?

С т е п а н. Что ж говорить? И до нас черед дойдет. Город знак подаст. На-ка вот. (Дает яблоко.)

Т а н я. Ты все как с девочкой...

Степан собирается уходить.

Дядя Степан!

Пауза.

Я приду к тебе... с ним... с поручиком... завтра, может...

С т е п а н (неодобрительно). Ой, смотри ты, девка! Добром не кончится.

Входит Дорофей. У него твердые светлые глаза на

малоподвижном лице, которому коротко подстриженные

усы и широкие выпуклые скулы придают ординарный