Труженики моря

В кассе этой были, конечно, и Рантеновы деньги, но в ней было пятьдесят тысяч франков, принадлежащих собственно Летьерри.

Летьерри сорокалетним честным трудом добыл сто тысяч франков. Рантен унес у него половину.

Летьерри, наполовину разоренный, не упал духом и немедленно принялся за поправку своих дел. Человек с твердой волей может потерять состояние, но никогда не потеряет бодрости. Тогда поговаривали уже о пароходе. Летьерри вздумалось попробовать на деле машину Фультона, бывшую тогда предметом стольких споров, и соединить пароходным сообщением Нормандский архипелаг с Францией. Он бросил на осуществление этой идеи все, что у него оставалось. Месяцев через шесть, после бегства Рантена, из порта изумленного Св<ятого> Сампсона вышло пароходное судно, первое в Ламанше.

Пароход этот, немедленно награжденный кличкой галиота Летьерри, установил правильное сообщение между Гернсеем и С<ен->Мало.

XVI

Дело, разумеется, сначала не пошло. Владельцы катеров, занимавшиеся перевозом с Гернсейского острова на французский берег, подняли страшный гвалт. Они объявили это нововведение посягательством на Священное Писание и на их монополии. Преподобный отец Елиу назвал пароход вольнодумством. Парусные суда удостоились прозвания правоверных. На головах быков, привозимых и отвозимых пароходом, видели дьявольские рожки. Протест был довольно продолжительный. Между тем мало-помалу стали замечать, что быки на пароходе приезжали менее усталыми и продавались лучше, что и самое мясо стало лучше, что переезд на пароходе был дешевле, быстрее и надежнее, что рейсы совершались всегда в определенные часы, что рыба, благодаря скорости переправки, сохранялась свежей и что излишек гернсейской ловли можно сбывать на французских рынках, что масло удивительных гернсейских коров скорее доходило до мест сбыта на чертовой лодке, чем на парусных барках, и нисколько не утрачивало своих достоинств, так что запрос на него значительно увеличился. И так как галиот

Летьерри обеспечивал спокойное и правильное сообщение, расширил торговую деятельность, увеличил сбыт, — все кончили тем, что примирились с этой чертовой лодкой, нарушавшей, по их понятиям, предписания Библии, но обогащавшей остров. Нашлось даже несколько либералов, громогласно одобрявших нововведение.

Незаметно факт поднялся; успех продолжался и возрастал; всем стала очевидна польза нововведения, увеличение благосостояния. И пришла наконец пора, когда все стали удивляться галиоту Летьерри.

Теперь такое суденышко, разумеется, никого не удивило бы. Оно вызвало бы скорее улыбку в теперешних строителях, оно было и безобразно и бессильно.

Между теперешними нашими большими пароходами и колесным пароходом Дениса Папена, разъезжавшим по Фульде в 1807 г., разница не меньше, как между трехдечным кораблем «Монтебелло» в двести футов длиною, пятьдесят шириною, с главной реей в сто пятнадцать футов с грузом в три тысячи тонн, вмещающим тысячу сто человек, сто двадцать пушек, десять тысяч ядер и сто шестьдесят картечей, извергающим при каждом залпе во время сражения три тысячи триста фунтов железа и противопоставляющим ветру на ходу пять тысяч шестьсот квадратных метров парусины, — и датской баркой второго века, что найдена в морских грязях Вестер-Сатрупа и помещена на хранение в Фленсбурге, со всеми бывшими в ней каменными мечами, луками и молотами.

Ровно сто лет, 1707–1807, разделяют пароход Папена от первого парохода Фультона. Галиот Летьерри был, конечно, прогрессом в сравнении с этими двумя попытками, но и сам он был попыткой. Но тогда это было чудо.

XVII