Ц-41. Из записок разведчика

Я часто, Оленька, говорю с тобой во сне и наяву. Только ты голоса моего не слышишь. Он тонет здесь, в этой проклятой камере.

Стоп, милая, шаги в коридоре. Наверное, опять на допрос…

Снова били и пытали, где партизанские бригады.

Конечно, молчал.

Но меня мучает не это, другое: как это все случилось?

…По заданию нашей разведки я пробрался в шпионскую ставку фон Эгарда и «выдал» им данные о партизанах. Разумеется, эти данные были устаревшими или такими, которые не представляли особого секрета. А вскоре фон Эгард поручил мне вернуться в отряды под видом бежавшего из лагерей советского военнопленного и установить связь с немецкими агентами. Разведцентр уже давно не получал от них никаких сведений.

И вот я в партизанском краю. Постепенно устанавливаю связь и отбираю у разведчиков врага сведения, предназначенные для передачи в ставку Эгарда. Делалось это так. После обмена паролями я оставлял шпиону крохотный блокнотик, выданный мне немецкой разведкой, и просил записать мне на память его «любимую песенку», которая заключала в себе данные о партизанских отрядах, их командирах, вооружении. При этом разведчику не всегда удавалось зашифровать нужные данные: текст и размер песни стеснял, не давал простора. Тогда неподходящее слово заменялось другим. Затем блокнотик снова возвращался мне, и я давал шпиону инструкции из центра.

Вот этот «песенный сборник» я и должен был доставить в ставку Эгарда.

Все шло хорошо. Мне оставалось отобрать сведения только у одного агента — Хламовского. Он обосновался в самой дальней от главного партизанского штаба бригаде. И вот я пробрался туда. Разыскал склад боеприпасов, где пристроился Хламовский. Захожу в землянку командира, представляюсь:

— Артиллерийский техник Коршунов. Прибыл для оказания помощи, если в таковой нуждаетесь.

— Очень приятно! — поднялся мне навстречу бородатый, молодой еще человек.

Еще двое остались сидеть на нарах.

— Правда, пока был в плену, малость подзабыл свою специальность, но как-нибудь справлюсь, — добавил я, оглядываясь при этом по сторонам.

Эти слова были моим адресным паролем, на который в удобный момент должен был объявиться агент.

— Ничего, вспомнится, — протянул бородатый.

Один из сидящих на нарах беспокойно заерзал.

— Знакомьтесь, — взял меня бородач под руку. — Попов, начальник особого отдела.

Я отметил про себя отличную работу нашей разведки: уже успели сообщить из главного штаба.

— А это — Хламовский, старшина обоза, — указал командир на худощавого, пожилого человека.

Я похолодел. Передо мной сидел опытный провокатор немецкой разведки! Вот, где мы встретились с ним! Совсем не ожидал. А он — тем более.

Несколько лет назад, когда я находился во фронтовом тылу у немцев, меня не без основания заподозрили, что я — подставное лицо. Бросили в камеру, пытали. Я не сдавался и твердил, что душой и телом предан империи Гитлера. А этот тип, сидевший в одной со мной камере, напутствовал меня, чтобы я ничего не выдавал немцам, стойко держался перед палачами. И все твердил, что он тоже коммунист и умрет, но не предаст своих…

— Здравствуйте, товарищ Хламовский, — задержал я в своей руке его трясущуюся ладонь.

Он был бледен, как полотно, нижняя губа мелко дрожала. Горлом он делал глотательное движение, словно силясь проглотить подступающий комок. Но вот Хламовский овладел собой и даже улыбнулся:

— Очень приятно познакомиться!

…Вечером мы встретились. Он, конечно, понимал свое положение и откровенно сказал:

— К чему эта комедия с песнями? Лучше скажите: когда собираться на виселицу?

Я ответил, что это будет зависеть от него. Напишет песню — поживет, а откажется — может рыть себе могилу сейчас же.

И он трясущимися руками записал мне в блокнот слова популярной «Катюши».

Все эти «песни» мы по своему «обработали» в главном партизанском штабе. Осторожно извлекли из блокнота листочки, переписали их заново, удалили из них «неугодные» нам слова и тем исказили данные о партизанских отрядах. «Обработанные» таким образом песенки мы аккуратно пришпилили в блокнот — комар носа не подточит. И я отправился с зашитым в ватник «песенником» в шпионскую ставку фон Эгарда.

В ставке меня принял какой-то майор. Передал блокнотик для расшифровки и принялся расспрашивать о моих впечатлениях, о боевой жизни партизан в Карпатах. Внезапно зазвонил телефон. Майор взял трубку и помрачнел. Не успел он положить ее, как двое дюжих молодчиков завернули мне руки и поволокли в подвал…

Ах, как жаль, что мы не взяли сразу же Хламовского!

Несомненно, это он успел предупредить. А наши проморгали, плохо следили за ним.

А может я ошибаюсь?

Нет, не должно быть!

…Опять шаги. Кончаю, на сегодня хватит…

Петля в сарае…

…1943…

Недавно немного поцарапало. Лежу в партизанском лазарете.

Времени свободного уйма. Пользуюсь случаем и возобновляю свой дневник. Многое, очень многое припоминаю с трудом — некоторые детали память уже растеряла. Правда, не обо всем из моей новой профессии и писать можно. Я расстался с музыкой, оставил дирижерство и сделался… разведчиком.

Сейчас становится смешно, когда вспомнишь, как это случилось…