А у меня бунтует желудок. Я непонятно что выпила утром, крепкое, алкогольное, и чувствую, что зря. По спине ползет холодный пот, в глазах темнеет...
- Останови! - выкрикиваю и понимаю, что меня сейчас вырвет.
Семён резко тормозит. Прямо посреди дороги, на которой мы одни.
Выскакиваю из машины и к обочине несусь, перепрыгиваю через овражек и падаю, руками упираюсь в траву.
Ветер теплый, и день тоже, я в одном платье, даже не мерзну, макушку печет солнце.
Плююсь и кашляю, содрогаюсь.
Чем я только думала, на голодный желудок разве можно пить? Когда я и не пью совсем.
Тыльной стороной ладони вытираю губы. Чуть покачиваюсь, иду обратно к машине.
- Стошнило? - в салоне Семен протягивает мне упаковку салфеток и бутылку с водой. - Начинается.
- Что начинается? - полощу рот, вытираюсь салфеткой. - Пить не надо было.
- Потому, что тебе это не нужно больше, - Семён трогается. - Мы не нуждаемся в пище, нас заряжает энергия солнца.
- Алкоголь - это не пища.
- Тем более. Со временем привыкнешь. А пока организм все чужеродное отвергает.
Смотрю на солнце.
Мне и, правда, получше, кажется. Но в мыслях путаница, замечаю на дороге впереди палку полосатого шлагбаума и вздрагиваю - там должен быть мой отец.
Я столько раз представляла в детстве, что он вернётся, но он не вернулся, а теперь - лучше бы и вовсе его не видеть, не тревожить себя.
Но это, наверное, необходимо. Разобраться, что будет с городом. И с Саввой. И с Яром. И со мной.
И мы подъезжаем.
Слева возвышается бурая гора заброшенной шахты. Справа железная будка автобусной остановки. Возле нее запаркованы пара полицейских машин.
А дорога загорожена, посередине поделена.
По ту сторону несколько грузовиков. И куча мужчин в форме с автоматами наперевес. Разбита полевая кухня.
Они тут точно надолго обосновались.
- Пойдем, - Семён хлопает дверью.
За ним выбираюсь на улицу.
Семён крупным быстрым шагом идёт к шлагбауму, и я почти бегу за ним, за его высокой фигурой и широкой спиной не вижу ничего.
Он взмахивает рукой, привлекая внимание военных и останавливается перед заграждением.
Топчусь рядом. На его фоне совсем козявкой смотрюсь.
И на меня смотрят. Те мужчины, на той стороне. Оценивают. Изучают. И мне неуютно.
И не верится в слова Семёна. И что я когда-нибудь командовала бы всей этой армией.
Я же просто Маша, Мэри. Провинциальная студентка-первокурсница.
Едва сдерживаю себя, чтобы за мощную спину Семена не шмыгнуть, не спрятаться. И дыхание задерживаю, когда из черного блестящего седана на асфальт вальяжно, неторопливо ступает мужчина.
Светловолосый, элегантный, ростом стремится в небо. С каждым его шагом все сильнее убеждаюсь - это он.
Мой отец.
Мы похожи.
Те же светлые волосы, серые глаза, те же губы - с тонкой верхней и полной нижней.
Он неотрывно смотрит на меня, и я тоже не могу отвести взгляда.
Он подходит.
- Маша, - его низкий грудной голос пробирает меня до костей. Он делает паузу, после которой звучит даже ласково, тихо. - Здравствуй, дочка, - рука, с закатанным рукавом белой рубашки касается шлагбаума. Он слегка ведёт головой в сторону обочины, раскинутого за ней поля. - Сеть тебя не сдержит, ты сама ее поставила. Можешь обойти. И мы с тобой поговорим.
Глава 62
Мы поговорим.
Кусаю губы.
Я хочу, но мне не нравится. Что на той стороне целая армия, и все с оружием. А здесь лишь Семён, и есть полицейские машины.
- Поговорим здесь, - неуверенно трогаю шлагбаум.
Мужчина - язык не поворачивается, его отцом называть - по его лицу бежит едва заметная тень.
Он смотрит на Семёна. И кратким властным кивком отправляет его вон.
Тот послушно отступает.
Остаёмся вдвоем.
Его ладонь - широкая, суховатая, накрывает мою руку, слегка пожимает.
- Не надо, - от прикосновения дергаюсь, изучаю знакомые черты в его внешности, но все равно он мне чужой человек, хоть и является отцом биологически. Я уже не маленькая. И без него как-то прожила. Так что нечего мне тут. - Быстро говори, - деловито поправляю воротничок платья. - И я поехала обратно. К чему это оцепление? Люди сходят с ума, неужели нельзя было как-то по-другому?
- Ты не виновата, Маша, - мягко отвечает он, словно я винила себя, волосы на себе рвала. - Ярослав и Савва тебя запутали. Ты ещё очень молода и в людях не разбираешься. И на первый раз тебя не накажут, - обещает он. - Все обойдется, дочка.
Не накажут. Дочка.
Двумя руками он опирается на полосатую палку. Голос мягкий, бархатистый, и я себя внутренне сдерживаю, не хочу слушать его, и поддаваться на ласку не хочу.
- За что нас наказывать? Тут никого не убили, ничего.
- Потому, что у нас есть определенные правила, - веско припечатывает он. - И все должны им подчиняться. Иначе о нашем существовании узнают. Савва и Ярослав провинились.
Смотрю по сторонам, на заинтересованных полицейских, на непривычно пустую дорогу, на чисто-голубое небо.
- У меня тоже есть свои правила, - заявляю. - Если бы Савве и Яру не пришлось от вас скрываться - было бы проще. Вы сами столько внимания привлекли к городу, - развожу руками, показываю на их машины. - А ты. Явился спустя кучу лет. И думаешь, будто тебе что-то должны. Ты мне никто. А они...