Цапля для коршуна (СИ)

Шесть лет спустя он захлебывался отчаянием, запертый в своей комнате прямым приказом Аспера Дювора. Леннея вбежала в дверь — и едва не расплакалась, увидев стену в красных потеках и его кулаки со сбитыми в кровь костяшками. "Дион! Ты что? Дион!" Он заставил себя коснуться ее ладошки — осторожно, будто некуда было спешить: "Я знаю, что прошу слишком многого, маленькая рэйди, такое зрелище не для ваших глаз, но умоляю, отнесите Тое этот дифен, чтобы она смогла продержаться до приезда лекаря". Принимая из его рук "ключ жизни", треугольную подвеску на кожаном шнурке, Леннея обещала сейчас же бежать в летний павильон, где осталась Тоя. Сочувствие в ее взгляде было искренним, он не мог ошибиться…

Позже, когда личный лекарь Дюворов констатировал смерть, а Дион, по приказу хозяина, собственными руками подделал улики, Леннея отводила глаза в сторону и надувала губки: "Подумаешь, задержалась немного. Что такого? Ну не обижайся, Дион! Все будет хорошо".

Ей было двенадцать. Она понимала: происходит что-то ужасно неправильное, но винила не близких людей, а девку-одаренную, опутавшую отца и брата своими темными чарами. И раз появился шанс, что девка исчезнет из их жизни… Так просто было отойти в сторону и немного подождать. Пусть случится то, что должно случиться — и всем опять станет хорошо.

Что ж, ее надежды оправдались. Аспер Дювор так и не взял в дом новую целительницу. В тот год Леннея просто излучала счастье, и нотка фальши звучала в нем совсем слабо. Пусть друг детства перестал улыбаться и сделался отстраненно вежлив — кто он ей, балованной дочке рэйда?

Но скоро Леннея начала поглядывать на Диона с недетским интересом. И в четырнадцать лет заставила себя поцеловать. Несмотря на все возражения, уговоры и угрозу отцовского гнева. Приказала. К тому времени он уже мог ослушаться. Но не мог позволить себе это показать.

К счастью, девочка еще не знала, что поцелуи бывают разными, и он просто коснулся губами ее мягкого рта, ощутив горьковатый вкус ромашки. Выпрямился — и встретил разочарованный взгляд. "Ничего особенного, — пробормотала Леннея, ни капли не смутившись. — А говорят, неземное блаженство…"

Узнав, что произошло, Аспер Дювор приказал его выпороть, в первый и последний раз за все время службы. Поднадзорный маг — ценная собственность. Дион обедал за хозяйским столом, вместе с лекарем, секретарем и гувернанткой, и получал хорошее жалование, а прислуга называла его "господин Герд".

Рэйд Дювор знал, что был не прав — но не дочь же ему пороть! Выплатил Диону щедрую премию. С дочерью обстоятельно поговорил. О чем, догадаться нетрудно: с того дня при встрече с Дионом Леннея брезгливо кривила губы и называла его рабом. Впрочем, как раз ее рабом Дион быть перестал — Дювор запретил ему исполнять приказы девочки.

Леннея менялась на глазах, все больше становясь такой же капризной, бессердечной и пустой, как ее мать, и такой же надменной, жестокой и вспыльчивой, как отец.

Дион не раз спрашивал себя: чего добивался Лаэрт, навязав ему дочь бывшего хозяина — помимо очевидных целей. Хотел, чтобы новому рэйду, вознесенному его же королевской милостью на вершину власти и богатства, жизнь медом не казалась? А то еще зарвется…

Под официальной опекой Диона Леннея провела всего три дня — зверьком, взбесившимся от ужаса и злобы. Затем вдруг исчезла. Чтобы появиться нынче ночью, будто из ниоткуда. Мятое платье, туфли на босу ногу, желтоватая бледность, тусклые волосы, незнакомое выражение глаз — и что-то еще, отчего сердце сбилось с ритма, а в голове взблеснула молния.

Потом — внезапный припадок, странный, страшный, когда она с воем сорвалась с места, грохнув об пол светильник, слепо налетела на стол и забилась, как в падучей. Пришлось ловить и держать, пока не пришла в себя.

Это было куда хуже, чем ее обычные истерики. Но все миновало, и девчонку словно подменили. Она даже обратилась к нему на "вы" — впервые в жизни.

Почти полгода добровольного заточения. Должно быть, за это время она о многом передумала. Повзрослела. Или попросту тронулась умом. Хорошо, что он подготовил энтоль и загодя положил в сейф…

Дион нахмурился, вспомнив напутствие князя. За три дня в Иэнне он так устал от намеков, уловок и давления чужой силы, что не придал значения сказанному. Но если князь знал наперед… Значит ли это, что и другие его слова имели смысл?

Диону живо вспомнилось, как рано утром он подлетал к стене плотного тумана, озаренного золотистыми и алыми красками. Свечение шло не от восходящего солнца за спиной — изнутри. Это зачаровывало и пугало.

По требованию иэннцев, он был один, без возницы, без свиты, без управляющего дифена, и чувствовал себя смертником. Маршрут фугату задали на той стороне, не оставив ездоку возможности не то что изменить направление, хотя бы в сторону отвернуть.

Значит, сейчас маги Иэнны поднимут завесу, или полет на этом закончится.