Царь Алексей Михайлович

Все «материалисты», «прогрессисты», «эволюционисты» тут, как в оцепенении. Хотя уже давно установлено, что эпоха «Петра Великого» — пик государственного насилия, в том числе и в применении смертной казни[438]. Никто даже приблизительно не установил количество погибших «во славу преобразований». Однако правда состоит и в том, что никто из «русских европейцев» и не проявлял желания такие потери считать. В других случаях «математические выкладки» и «статистические показатели» — излюбленный прием при доказательстве «русской отсталости». Здесь же статистика замолкает.

Сам Петр Алексеевич, его клевреты и многочисленные симпатизанты трактовали человеческие потери, связанные с военными кампаниями Преобразователя, так и многочисленные казни неугодных — как неизбежные жертвоприношения на Петровский «алтарь Отечества». Метафорически злодеяния Царя-Императора так часто воспринимаются до сих пор. Но при этом почему-то не возникает вопроса: что же до Петра I на Руси не существовало «алтаря Отечества»? Конечно же, он наличествовал. Только тогда «алтарь Отечества» и церковный алтарь значили одно и то же. И лишь со времени «Петра Великого» они стали существовать и восприниматься раздельно.

В один исторический миг на Руси все чужое начало признаваться властью «своим», а все исконное в одночасье стало третироваться как «негодное». Это явилось потрясением национально-религиозного сознания. Историк Церкви, в целом весьма высоко оценивавший «петровскую революцию», вынужден был признать, что «все преобразования Царя были проникнуты духом секуляризации, который поколебал всю совокупность норм народной жизни»[439]

.

Впервые в русской истории властью завладел и ею безраздельно начал распоряжаться не просто «плохой правитель». Суть несчастья состояла не в «самодурстве», «кураже», «прихотях» и «жестокостях» — такие качества и проявления верховной власти русские готовы были сносить, не ропща. Самое страшное состояло в том, что правитель «от Бога» стал творить «небожье дело», начал «разрушать русское». В таком восприятии происходящего сходились и сторонники протопопа Аввакума из числа «староверов», и приверженцы ортодоксального Православия.

Грубые и безоглядные нововведения Петра Алексеевича способствовали обострению эсхатологических переживаний и ожиданий, которые никогда в православном мире не исчезали, но обострялись до чрезвычайности в моменты исторических потрясений. По заключению исследователя, «Пришествие антихриста ожидалось в 1666 г., когда оно не исполнилось, стали считать его, 1666 г., не от Рождения Христа, а от Его Воскресения т. е. стали ждать его в 1699 г. (1666–1–33=1699). И всего за несколько дней до начала этого года (25 августа 1698 г.; следует иметь в виду, что новый год начинался 1 сентября) явился Петр из первого своего заграничного путешествия, причем его пребывание было сразу же ознаменовано целым рядом культурных нововведений (уже на следующий день началась насильственная стрижка бород; уничтожение бород было ознаменовано в новолетие 1699 г.; тогда же началась и борьба против национальной русской одежды и ряд других реформ того же порядка)[440].

С этим естественно связывали слух о том, что настоящего Царя за границей «убили» или «подменили», причем слухи эти начались еще до возвращения Петра. Надо полагать, что легенде о «подмененном царе» «способствовал и карнавальный маскарад Петра, который во время вояжа принял на себя роль урядника Петра Михайлова»[441]

.

Надвигающую угрозу русскому благочестию православные пастыри разглядели на самой ранней стадии ее явления. В своем «Завещании» Патриарх Иоаким (1674–1690) заповедовал: «Всякое государство свои нравы и обычаи имеет, в одеждах и поступках свое держит, чужого не принимают, чужих вер людям никаких достоинств не дают, молитвенных храмов им строить не позволяют»[442]. Голос Архипастыря Петром Алексеевичем услышан не был.

Власть постепенно, но все более заметно начала умалять Святоотеческую Веру, а затем и прямо отступать от нее. По замечанию философа-богослова Г. В. Флоровского (1893–1979), «новизна Петровской реформы не в западничестве, но в секуляризации. Именно в этом реформа Петра была не только поворотом, но и переворотом». Монарх самочинно насадил «психологию переворота», инициировав подлинный русский культурный раскол. Отныне государственная власть начинает самоутверждаться в своей самодостаточности, а человеческая личность оценивается уже не с позиции нравственно-религиозных качеств, а с точки зрения ее пригодности для «политико-технических задач и целей»[443].