Царь Давид

В то же время церковные авторитеты категорически отрицали и попытки отдельных христианских публицистов заявить, что нет особой разницы между еврейской и христианской эсхатологией и пониманием в ней места «Мессии, Сына Давидова».

Вот как подытоживал сходство и различие между двумя этими концепциями известный теолог Дж. Э. Лэдд: «Во многих работах, посвященных исследованию иудейской мессианской надежды, не принимается во внимание один из самых важных источников – Евангелия. Читая их с целью отыскать, на что же надеялся иудейский народ, приходишь к выводу, что выраженная в них надежда похожа на ту, которая отраженам в псалмах Соломона. Нет никакого сомнения в том, что народ ожидал Мессию, который вскоре должен появиться (Ин. 1:20, 41, 4:29, 7:31; Лк, 3:15). Ему надлежало быть сыном Давидовым (Мф. 21:9, 22:42) и хотя считалось, что он родится в Вифлееме (Ин, 7:40-42, Мф 2:3), согласно бытовавшей традиции, он неожиданно появится среди людей, и никто не будет ждать его присхождения (Ин. 7:26-27). Однажды появившись, Мессия пребудет вовек.

Важнейшая особенность этого упования заключалась в том, что Мессия будет из колена Давидова. Мы помним, что пришедшие с Востока волхвы искали родившегося иудейского царя. И когда они стали спрашивать о нем, книжники поняли смысл их вопроса и направили их в Вифлеем, где должен был родиться обетованный правитель. Что касается Ирода Великого, то он воспринял это пророчество в контексте политической борьбы за власть, поскольку боялся за свой престол… Если бы Иисус предложил евреям земное царство, в политическом отношении устроенное, как царство Давида, они точас бы приняли это и с готовностью последовали бы за ним даже на смерть, лишь бы видеть его наступление. Однако, когда отказавшись от этого, Иисус дал понять, что Его миссия состоит совершенно в ином и что Его царство – это царство духа, в котором люди будут «вкушать Его плоть и пить Его кровь», толпа отвернулась от Него, и его популярность пошла на убыль (Ин., 6:66). Толпа желала царя, который освободил ее от римского ига, но не спасителя, искупающего от грехов…»[87]

Разумеется, с еврейской точки зрения многие фразы Лэдда звучат, по меньшей мере, предвзято, но в задачу этой книги не входит сравнительный анализ концепции мессианства в христианстве и в иудаизме, и тем более подобный анализ еврейского и христианского мировоззрения в целом. Вместе с тем, думается, автор привел достаточно убедительные аргументы, доказывающие важность фигуры царя Давида для этих двух религий.

* * *

Но даже если оставить в сторону глобальные теологические вопросы, нельзя не признать, что «царь Давид жив и сущ» – жив и сущ, прежде всего, в своих бессмертных псалмах, составляющих основу не только официальной как еврейской, так и христианской литургии, но и неотъемлемую часть повседневной жизни адептов этих религий, а заодно оказавших огромное влияние на развитие всей мировой поэзии.

Как уже указывалось, Давид отнюдь не является автором всей «Псалтыри», само это мнение является не более, чем обывательским заблуждением. Но те псалмы, лингвистический анализ которых доказывает, что они были созданы в эпоху Давида и авторство которых почти не вызывает сомнений, поистине поражают силой своего поэтического гения. Большая часть псалмов написана белым стихом размером, напоминающим пяти– или семистопный ямб, но в ряде из них Давид использовал и рифмы. Есть у него и псалмы, написанные в форме акростиха – когда начальные буквы строки или строфы построены в порядке, соответствующем буквам ивритского алфавита. Мощь и красота поэтических образов и метафор Давида не могут не вызывать восхищения.

И все же главное, что обеспечило им бессмертие – это та сила искренности, с которой Давид ведет в своих псалмах диалог с Богом. Не случайно, отмечая тот факт, что псалмы Давида в целом написаны в русле ханаанской и египетской поэзии того времени, известный исследователь древнееврейской литературы С. Аверинцев спешит добавить: «Однако все эти параллели не должны закрывать от нас того особого места, которое «Книга Хвалений» занимает в религиозной лирике Ближнего Востока, благодаря своему личностному характеру: бог из космической силы становится здесь, прежде всего, поверенным человеческих страданий и надежд»[88].

Именно этим объясняется то огромное влияние, которое, как уже говорилось выше, оказали псалмы на развитие западноевропейской и русской литературы, музыки и живописи. В русской поэзии за поэтические переложения псалмов, пытаясь выступить соперниками царя Давида, брались М. Ломоносов, А. Сумароков, Г. Державин, Н. Языков, Н.Гнедич, А. Хомяков, Ф.Глинка и многие другие. Уже в наши дни талантливые поэтические переложения псалмов были сделаны Игн. Ивановским, Г. Плисецким и Н. Гребневым.