Царь Федор. Еще один шанс…

Но какой бы приказ я ни определял себе для посещения (а я взял себе за правило в один день просиживать только в одном приказе, ибо с такими делами требовалось разбираться не торопясь, вдумчиво), в Разбойный я заглядывал каждый день. Однако требуемая рыбка в сети все не попадалась. В принципе я не исключал, что так и не отыщу необходимого мне кадра, хотя в этом не отягощенном всеобщим средним образованием времени, жизнь в котором, однако, даже в городах предъявляла довольно высокие требования к способности выживать, таковые должны были встречаться несколько чаще, чем в будущем. Ну что ж, тогда мне придется ограничиться тем, кого сумею найти. Но мне наконец повезло…

В тот день я до вечера проторчал в Разрядном приказе. Вот же напридумывали себе головную боль! Во всех этих поместных росписях и так черт ногу сломит, да еще царь Иван Грозный, как гласил французский путеводитель по Кремлю, за свою беспримерную жестокость прозванный Васильевичем, вообще все перекорежил со своей опричниной. Худые роды стали великими, великие — умалились, бояре-княжата[18] вовсю качали права, короче, вот с этим мне следовало кончать едва ли не в первую очередь. Если я, конечно, не только выживу, но и стану все-таки царем Московским. Каковую задачу я уже начал числить основной. Поскольку, судя по тому, как шли дела, выжить, просто слиняв, для меня уже не было большой проблемой. Варианты уже имелись, а через год-другой я их вообще наработаю туеву хучу. Но я собирался остаться. И сделать из этой славной страны, которая мне почему-то с каждым днем становилась все роднее и роднее, хороший бизнес.

Вот ведь парадокс получается. Там, в своем времени, я считал себя больше человеком мира, которому по какому-то недоразумению привалило несчастье с умом и талантом родиться в России. И осознавать себя русским начал, только когда лаймы и америкосы эдак мягко (а впрочем, иногда и вполне жестко, как тот техасец) ткнули меня в факт, что я… ну как бы это сказать, не совсем полноценен. Причем не потому, что у нас нет этой самой пресловутой демократии или там экономика недостаточно рыночная, все это чепуха и разводка для лохов либо всего лишь следствие нашей неполноценности, а лишь потому, что я русский. То есть что-то вроде белого негра или монгола. К нему следует проявлять терпимость, толерантность, демонстрировать политкорректность, да и то лишь здесь, у себя, но кинуть его совсем не зазорно для всякого цивилизованного человека.

Наоборот, сие есть демонстрация действительного устройства мироздания, в котором может быть только так и никак иначе. Нет, говорили мне, все совершенно иначе… по большей части. И лишь иногда, по пьяни, особенно если я перед этим сам обходил на повороте «хозяев мира», кое-что прорывалось. Но вот отношение никуда не спрячешь, хотя, конечно, к делу не пришьешь. Ну да мы такие дела привыкли разруливать сами, без адвокатов, и потому на свои ощущения часто обращаем больше внимания, чем на то, что напечатано, проколото и подшито. Так-то, други мои… А здесь появлялась возможность развернуть ситуацию, что там, в будущем, надо будет еще посмотреть, кто кого станет числить за белого негра. И я собирался этим непременно заняться…

Но для того мне требовалось пройти неустойчивый период междуцарствования и укрепиться на троне. Так что все эти разрядные списки были для меня очень важны. Дабы по незнанию не сотворить себе врагов там, где их могло бы и не быть, или, наоборот, заставить того, кого мне будет выгодно сразу сделать врагом, встать в яростную оппозицию ко мне. Но вот разбираться в этом… ой, мама дорогая!

Потому я добрался до Разбойного приказа с больной головой. И в полной уверенности, что сейчас просто поздороваюсь с дьяком Микулой Карязиным, изопью с ним кружку настоя зверобоя, до коего он был зело охоч, почитая его и вкусным и полезным для телесного здоровья, в чем я с ним в принципе был согласен, да и пойду себе до своих палат. Но едва я сунулся в избу, как наткнулся на дьяка, уже облаченного в рабочую одежду, то есть плохонький кафтан ярославского суконца и толстый кожаный фартук. Местные мастера к своей работе относились серьезно и дознание вели тщательно, с дыбой, с правежом, с малым и большим огнем. Сам я при сем еще ни разу не присутствовал, да и, если честно, не стремился. Особенно после того, как однажды углядел результат подобного расследования. Может, психика, которая во многом производная гормонального баланса, а он у меня, как ни крути, пока что детский, подвела, может, человек двадцать первого века просто слабоват в коленках на такие зрелища. Хотя я вроде как успел многое повидать — и на опознании был не раз, и воочию наблюдал, как дырки в боковом стекле моего старого, что был у меня еще до «бентли», «мерса» появлялись. Однако — сомлел, как здесь говорят. И с тех пор зарекся туда заходить во время работы. Но тут пока работа еще не началась.

— А-а, царевич! — радостно поприветствовал меня Микула. — Поздненько ты сегодня. Где был?