Царь грозной Руси

Изменники начали действовать в 1579–80 гг. Был обвинен в связях с Баторием и казнен личный врач царя немец Елисей Бомелий. Но можно смело утверждать, что как раз он-то ни в каких заговорах не состоял и предателем не был. Впоследствии либеральные историки так густо очернили и охаяли Бомелия, что он, очевидно, был честным человеком. Доктора оклеветали, подбросили улики и уничтожили, чтобы заменить другим лицом. И при дворе появляется новый врач, некто Иоганн Эйлоф. Личность, мягко говоря, загадочная. Новейшие исследования о нем выявили весьма любопытные факты. В то время дипломированных медиков готовили лишь несколько европейских университетов — Лейден, Йена, Кембридж и Оксфорд. Но, по данным М.В. Унковской, среди выпускников этих заведений Эйлоф не значился.

По вероисповеданию он представлялся «анабаптистом», но являлся «скрытым католиком». И в разных местах, где появлялся доктор, зафиксировано его «сотрудничество с иезуитами» [81]. По национальности Эйлоф был вроде бы фламандцем. А в русском документе 1650 г., касающемся правнука доктора, указывалось, что «прадед его Иван Илфов выехал ис Шпанские земли», т.е. из Испании. Правда, Фландрия тоже принадлежала Испании, но в Нидерландах шла война. В прошлых главах уже отмечалось, что незадолго до описываемых событий, в 1576 г., испанцы взяли штурмом центр Фландрии, Антверпен, погромили и разграбили. А в 1579 г. Южные Нидерланды вернулись под власть Испании. Однако эти провинции стали полностью католическими, анабаптиста там ждал бы костер.

А Эйлоф прибыл в Россию отнюдь не нищим беженцем. Он сразу же развернул масштабный бизнес, имел собственный корабль, его сын и зять бойко торговали, возили на запад ценные грузы. В 1582 г. корабль Эйлофа был захвачен датскими пиратами, и пропало товаров на 25 тыс. рублей [81]. Это была фантастическая сумма (для сравнения, английская Московская компания, торговавшая по всей России, платила в казну налог 500 руб.) Но доктор после такой потери вовсе не был разорен! Он остался очень богатым человеком, а его сын — крупным купцом. Если применить к нынешним масштабам, то Эйлоф оказался бы мультимиллионером! И «мультимиллионер» зачем-то устраивается царским врачом… Какие капиталы стояли за ним, не выяснено до сих пор. Неизвестно и то, чьи рекомендации он имел. Но протекцию при дворе ему мог обеспечить лишь Бельский. Именно он отвечал за охрану царского здоровья. Сохранившиеся документы показывают, что лекарства для Грозного приготвлялись «по приказу оружничего Богдана Яковлевича Бельского» [138]. И принимал их царь только из рук Бельского.

В 1581 г., как раз после приезда в Москву Эйлофа, заговорщики предприняли следующие шаги. К противникам перебежали два брата Бельского, Давид — к полякам, Афанасий — к шведам. Установили связи, получили возможность договориться о взаимодействии, обсудить условия. Но хотя историки израсходовали моря чернил, утверждая «болезненную подозрительность» Грозного, в данном случае почему-то ничего подобного не наблюдалось. На положении Богдана Бельского измены не сказались. Царь по-прежнему видел в нем племянника верного Малюты и переносил на него полное доверие, которое питал к Малюте. А что братья предали, так он за них не ответчик. Впрочем, может быть и так, что государя убедили, будто Бельские засланы специально, для дезинформации врага. В пользу подобной версии говорит тот факт, что советы Давида Бельского Баторию в разных источниках диаметрально расходятся. В одних он призывает короля идти на Псков, сообщает, что там «людей нет и наряд вывезен и сдадут тебе Псков тотчас» [138], в других — рекомендует вместо Пскова, где поляков ожидают, ударить на Смоленск [49].

Но Поссевино, проезжая через Польшу в Россию, никак не мог не повидаться с Давидом. Он не был бы иезуитом, даже и просто дипломатом, если бы упустил возможность пообщаться с вчерашним придворным, братом одного из высших сановников. Стало быть, получил выходы на Богдана Бельского. А когда миссия прибыла в Старицу, где находился Иван Грозный, один из четверых иезуитов, входивших в состав посольства, объявил себя заболевшим. Царь послал к нему своего врача Эйлофа. И, как сообщал Поссевино, с ним были установлены очень хорошие контакты [81, 97].