Царь Грозный

А Иван продолжал каяться, перечисляя грехи, какие свершал то ли по малолетству неразумному, то ли по недоумию уже сознательному. Винился в гибели людей, в мучениях, какие от него претерпели, в непочтении… А еще выговаривал боярам, которые вокруг были, за их прегрешения, за их засилье, за ущемление его воли. Обещал, что отныне по-другому жить будет Русь, что ни одна слезинка невинного не пропадет, прекратятся в городах и весях суды неправые, произвол и бесчинства.

Опустили головы бояре, не решаясь поднять глаза на государя. Опустил их и люд московский, точно тоже был повинен в вине боярской или в том, что воли молодому царю не было. Тихо стало на площади, только пар вырывался изо ртов. Молчали, пока Иван не возгласил:

– Отныне только моя воля будет – воля Господом поставленного над вами царя и самодержца!

Плакал царь слезами чистыми, не скрывал своих слез. Рыдала толпа, единая в своем порыве:

– Слава государю!

– Правь нами справедливо!

Долго плакала Москва во главе со своим государем. Хорошие то были слезы, очищали они души, как всегда очищает чистосердечное покаяние.

В стороне вместе со всеми рыдала царица. Слезы текли по лицам Сильвестра и нового советчика царя Алексея Адашева. Никто не стыдился этих слез, никто не утирал их.

Как расходились с площади, никто и не помнил…

Сильвестр принес Ивану очередную книгу. Он да митрополит то и дело пополняли запасы Ивана новыми манускриптами, но даже вдвоем не успевали за молодым государем. Макарий не раз смеялся:

– Что, ты их живьем глотаешь, что ли?

Сначала митрополит подозревал, что Иван лишь листает тяжелые страницы или читает выборочно, где глянется, потому так быстро успевает прочесть толстые фолианты. Но сколько ни проверял, все выходило, что читал молодой царь со вниманием, размышлял над тем, что узнал, даже бывал не согласен, задавал вопросы… Словно изголодался за свою беспокойную жизнь по умному слову и теперь впитывал все, как сухая земля долгожданную влагу. А память у Ивана оказалась очень хорошей…

Но Сильвестр пришел не за тем, книгу-то подал, а речь завел не о ней, напомнил об Артемии. Иван чуть поморщился:

– Ты мне уж который раз говоришь об этом старце. Что в нем такого?

Сильвестр довольно кивнул:

– Нестяжатель он.

Иван помотал головой:

– Что в том? Противников Иосифа Волоцкого много, да вон они все – про нестяжательство твердят, а сами и схиму-то надели наживы ради! – Голос царя начал звенеть, его всегда задевало то, что монахи говорят одно, а делают другое. – В монастырях хмельное варят, мирянам про блуд твердят, а сами с монахинями открыто живут, по городам да весям милостыню собирают, не довольствуясь тем, что люди сами дают!

Царь начал опасный разговор. Сильвестр хотя и обличал священников во многих грехах, но совсем не хотел, чтобы тем сейчас занимался Иван. Он снова перевел речь на Артемия.

– Артемий столько лет жил в скиту в Порфирьевой пустыни, от мирских соблазнов удалившись…

Иван усмехнулся:

– А чего ж вернулся?

– Многие ученики появились. Я ему предложил в Корнильевский монастырь в Вологде игуменом.

– И?..

– Отказался.

– Монастырь мал?

– Да нет же! – досадовал на царскую непонятливость Сильвестр. – Он супротив монастырских богатств открыто выступает!

Священник еще долго рассказывал о достоинствах старца. Постепенно недоверчивая усмешка Ивана сменилась откровенным интересом. Повелел вызвать Артемия в Москву.

Старец твердил о мерзостях, творимых в монастырях. Иван ужаснулся: как же это можно?! Монастырь на то и монастырь, чтобы от людской мерзости бежать. Артемий качал головой:

– Нет, государь. Слишком многие уходят от мира только на словах. Сколько бояр да князей в монастырях иноками, а живут как прежде жили, разгульно, вольно… Женские монастыри от мужских не отделены, с монахами мальчики-послушники в одних кельях… К чему такое приведет? О вере ли они думают?

– Так чего же не гонят игумены своих нерадивых монахов прочь? Тех же бояр, какие иноки только по одежде?

Артемий вздыхал в ответ:

– Да ведь монастыри на их пожертвования живут. Придет такой боярин, за собой принесет обители земли, деревни да людишек, игумен и рад.

Иван щурил глаза:

– А ежели не станет монастырь брать тех пожертвований, так жить на что? Монахов на что содержать будет?

Артемий в ответ мотал головой:

– В скитах черное духовенство жить должно, в скитах! Только там души от мирских соблазнов оградить можно! А иначе как с того же боярина потребовать, ежели он дар обители большой принес? Обогатит монастырь, вот и чувствует себя хозяином!

Иван надолго задумался, потом все же спросил:

– Неужто нет таких обителей, чтобы сами свое хозяйство держали, чтобы не только на дары надеялись?

– Почему нет? Есть и такие. Вон в Соловецкой обители как Филипп игуменом стал, так и хозяйство на лад пошло…

– Это Федька Колычев, что ли?

– Да, бывший боярин Федор Колычев, что Филиппом крещен в монастыре. Трудом своим живут иноки.

И снова царь не верил:

– Да только ли трудом?

– Нет, конечно. И дары принимают, но ведь и солью торг ведут, и пашню пашут, и многие мастерские завел игумен. Соловецкой братии спать подолгу некогда.