Царь и царица

Видя в себе, прежде всего, помазанника Божьего, он почитал всякое свое решение законным и по существу правильным. "Такова моя воля", - была фраза, неоднократно слетавшая с его уст и долженствовавшая по его представлению, прекратить всякие возражения против высказанного им предположения. Regis voluntas suprema lex esto (Воля монарха - высший закон) - вот та формула, которой он был проникнут насквозь. Это было не убеждение, это была религия.

Своеобразное представление о природе и пределах власти русского Царя было внушено Николаю II еще в начале века двумя лицами, {32} известными, первый своей ограниченностью, а второй - раболепной подлостью, а именно: министром внутренних дел Д. С. Сипягиным и, проникшим к тому времени ко двору, кн. В.П. Мещерским. В дневнике статс-секретаря А. А. Половцова, под 12-м апреля 1902 г., значится, что именно эти лица убедили Государя, что "люди вообще не имеют влияния на ход человеческих событий, а что всем управляет Бог, помазанником Коего является Царь, который поэтому не должен ни с кем сговариваться, а следовать исключительно Божественному внушению. Если царские веления современникам не нравятся, то это не имеет значения. Результат действий, касающихся народной жизни, обнаруживается лишь в отдаленном будущем и лишь тогда получают сами эти действия правильную оценку. Согласно сему, - добавляет хорошо осведомленный, благодаря своим обширным связям, Половцов, - Государь никого больше не слушается и ни с кем не советуется".

Царствование Николая II превращалось таким путем в принципе в то самое, что утверждал еще в 1765 году фельдмаршал Миних: "Русское государство имеет то преимущество перед всеми остальными, - говорил Миних, - что оно управляется самим Богом. Иначе невозможно объяснить, как оно существуете".

Возвести это положение в догму суждено было Николаю II. Не на основании какой либо системы, или вперед начертанного плана и не в путях преследования твердо определенных целей стремился он править великой Империей, а как Бог ему в каждом отдельном случае "на душу положит".

Игнорирование закона, непризнавание ни существующих правил, ни укоренившихся {33} обычаев было одной из отличительных черт последнего русского самодержца. Такие, по существу мелкие, но резко нарушавшие законный порядок, факты, как производство лиц, состоящих на гражданской службе, в военные генеральские чины (H. M. Оболенский, П. Г. Курлов, Татищев), награждение орденом св. Владимира с присвоением орденскому знаку ленточки, присвоенной ордену св. Георгия, с явным нарушением статусов обоих этих орденов (генер. Лукомский); приказание оставить на своих местах, после объявления войны Германией, двух германских подданных, подлежавших поселению в концентрационном лагере ( садовника в Ливадии и царского егеря); отмена собственной властью штрафа, наложенного директором Императорских театров на балерину Кшесинскую, не взирая на горячие возражения министра Императорского двора, указывавшего, что такое распоряжение подрывает самые основы власти (на эти возражения следовал ответ: "такова моя воля"); открытие определенным лицам, по личному повелению Царя, крупных кредитов в Государственном Банке, наконец, замена домашним арестом предварительного тюремного заключения лицу, обвинявшемуся в государственной измене (Сухомлинов), - все эти, повторяю, по существу мелкие факты, не имеющие отношения к крупным государственным интересам, свидетельствуют о том, что у Николая II было совершенно неправильное представление о пределах власти, принадлежавшей ему, даже по силе прежних основных законов, действовавших в Poccии до 1906 года. Кроме того, у Государя отсутствовало понимание того значения, которое имеет для сохранения прочности государственного строя соблюдение установленных порядков, прежде всего самим Императором. {34} Тут опять таки сказывались наследственные черты, перешедшие к нему от Императора Павла. По условиям времени черты эти не могли ни чувствоваться, ни тем более выявляться в определенных действиях так ярко и резко, как сто лет перед тем, но по существу они были одинаковы.