Царь и царица

Но генерал Гурко дает нам понять, что русская армия не в состоянии будет начать большое наступление до того, как будет подкреплена шестьюдесятью новыми дивизиями, сформирование которых было недавно решено. А для того, чтоб эти дивизии составить, обучить и снабдить всем необходимым материалом, понадобятся долгие месяцы, может быть, год. До тех пор русская армия в состоянии будет начать лишь второстепенные операции, которых, однако, достаточно будет того, чтоб удержать врага на восточном фронте.

Вопрос слишком серьезен, чтобы конференция пожелала высказаться без мотивированного мнения генералов.

Другие вопросы, которые прочитывает нам генерал Гурко, являются лишь следствием первого или имеют отношение к задачам технического характера. Поэтому весь список вопросов передается на рассмотрение в военную комиссию»{109}.

О проведении Союзной военной конференции выражал свои взгляды английский посол в России Джордж Бьюкенен: «29 января[7] прибыли союзные делегаты, и вечером под председательством министра иностранных дел Покровского состоялось предварительное собрание конференции. Великобритания была представлена лордом Мильнером, лордом Ривелстуком, генералом сэром Генри Вильсоном и мною; Франция – г. Думергом, генералом Кастельно и Палеологом; Италия – синьором Шалойя, генералом Руджери и Карлотти, итальянским послом. 31 января[8] делегаты были приняты императором, а 3 февраля[9] все мы были приглашены на торжественный обед в Царскосельском дворце. В качестве старшины дипломатического корпуса я имел честь сидеть по правую руку от императора, и Его Величество разговаривал со мною в течение большей части обеда. Единственные вопросы, на которые я обратил его внимание, были продовольственный кризис и численность русской армии»{110}

.

Любопытно сравнить с вышеизложенными событиями запись в дневнике французского посла в России Мориса Палеолога о Высочайшем приеме участников конференции 21 января 1917 г.:

«Император принял сегодня в особой аудиенции первых делегатов конференции. Думер энергично высказался за необходимость ускорения общего наступления. Император ответил:

– Я вполне с вами согласен.

Я предпочел бы согласие менее абсолютное, более оттененное, умеренное даже несколькими возражениями.

Думер затронул затем вопрос о левом береге Рейна. Он основательно развил все стороны: политическую, военную, экономическую этого важного вопроса, который царит, так сказать, в нашей национальной истории, потому что он ставился между Францией и Германией уже в эпоху Лотара, и над знаменитым “договором о дележе”, подписанном в Вердене в 1843 г., нам полезно подумать еще и теперь.

После внимательного рассмотрения Николая II признал законность гарантий, которых мы требуем, и обещал содействовать тому, чтоб они были включены в мирный договор.

Думер заявил затем, что союзники должны были бы сговориться насчет того, чтоб не признавать за Гогенцоллернами права говорить от имени Германии, когда наступит время для переговоров. Эта идея, которую император давно лелеял и о которой он несколько раз говорил со мной, и он обещал Думеру поручить рассмотреть вопрос с точки зрения исторической и юридической своему министру иностранных дел.

Далее обменялись несколькими словами о будущем союзе, о братских чувствах, соединяющих с этих пор и навсегда Францию и Россию и пр. После этого аудиенция кончилась.

В восемь часов парадный обед в Александровском дворце. По правде сказать, торжественность выражается только в ливреях, освещении и серебре; меню отличается крайней простотой, совершенно буржуазной простотой, которая составляет контраст всегдашней роскоши императорской кухни, но к которой принуждают моральные обстоятельства во время войны…»{111}

Конференция имела всеобщий относительный успех. Британский военный атташе в России А. Нокс подчеркивал: «Накануне революции перспективы кампании 1917 года были более ясными, чем те, что были в марте 1916 года на кампанию этого года… Русская пехота устала, но она была менее усталой, чем 12 месяцев назад». Французский посол Морис Палеолог также с удовлетворением отмечал: «Между генералом Кастельно и генералом Гурко полное доверие. Генерал Кастельно настаивает на том, чтоб русское наступление началось к 15 апреля, чтобы совпасть с французским наступлением, но генерал Гурко считает невозможным начать операцию в значительном масштабе раньше 15 мая…»{112}

Отметим со своей стороны, что настроение в русской армии на тот момент было неплохим, ее резервы составляли 1 млн 900 тыс. воинов, а призыв 1917 г. должен был прибавить еще 600 тыс. человек. Очевидно, наиболее неблагоприятные прогнозы на кампанию 1917 года были у германского командования в отношении Восточного фронта и истощения ресурсов Тройственного союза на проведение активных боевых действий. Немцы особенно опасались за те участки позиций, где оборонялись австро-венгерские формирования.