Царь и царица

При отмеченном отсутствии в сознании Государя точного разграничения понятий правления и распоряжения, на практике получалось то, что чем деятельнее был данный министр, чем большую он проявлял активность и энергию, тем сильнее в сознании царя укреплялась эта мысль о посягательстве на его, царскую, власть и тем скорее такой министр утрачивал царское доверие. Именно эту участь испытали два наиболее талантливых сотрудника Николая II – Витте и Столыпин{184}.

Любопытно, что Государь и сам признавал, что нахождение данного лица в должности министра ослабляло к нему его доверие. В дневнике А.Н. Куропаткина{185}

имеется этому прямое подтверждение. Куропаткин, усматривая, что доверие к нему Государя уменьшается, просил однажды царя об увольнении его от должности военного министра, добавив при этом, что, коль скоро он перестанет быть министром, он будет надеяться, что царское доверие к нему вновь возрастет, на что ему в ответ Государь откровенно сказал: «Как это ни странно, но в этом отношении Вы, пожалуй, правы».

Ревнивым отношением к лицам, им самим поставленным во главе отдельных отраслей управления, объясняется и стремление Государя пользоваться указаниями людей безответственных, не облеченных никакой властью. Николаю II казалось, что стоящие в стороне от управления государством, посягать на его прерогативы никак не могут, а потому, следуя их советам, он был убежден, что проявляет непосредственно свою личную волю. Отсюда становится понятным и то влияние, которым в течение известного времени пользовались такие безответственные советчики, как кн. В.П. Мещерский{186} и виновник японской войны А.М. Безобразов{187}, а также приближенные ко двору, но не имевшие по своей должности никакого касательства к государственным делам дворцовые коменданты П.П. Гессе{188}

, Д.Ф. Трепов{189}, В.Н. Воейков{190} и, наконец, друг[20]

{191} царицы, А.А. Вырубова{192}.

Стремление принимать решения помимо соответствующих министров проявилось у Николая II уже в первые годы его царствования. Ярким примером в этом отношении является случай, имевший место в 1897 г. с неким Клоповым{193}

, мелким новгородским землевладельцем. Названный Клопов, введенный во дворец одним из великих князей{194}, был человек необыкновенно чистый, далеко не глупый, но совершенно неприспособленный к какому-либо практическому делу за полным отсутствием в его действиях системы и методики. Представлял он при этом какое-то странное смешение духа произвола со стремлением к установлению абсолютной справедливости. Всякая несправедливость, всякая нанесенная кому-либо обида его глубоко волновали и возмущали, и он готов был попрать все порядки и все законы для восстановления прав обиженного, не соображая, что, нарушая закон для восстановления справедливости по отношению к отдельному лицу, он тем самым разрушает весь государственный строй и гражданский порядок. Словом, он принадлежал к числу тех фантазеров, которые мечтают путем личного усмотрения исправить все те людские неустроения, которые закон в его формальных проявлениях ни уловить, ни тем более, упразднить не в состоянии.

Вот этого-то Клопова, прельстившись его идеальной настроенностью, Государь лично командировал в 1897 г. в местности, постигнутые недородом, для доклада об истинном положении населения и о степени действительности мер, принятых для обеспечения его достаточным питанием. Государь лично дал Клопову необходимые на эту командировку средства, в размере, впрочем, весьма ограниченном – всего 300 рублей, – но, кроме того, снабдил его собственноручной запиской, в силу которой власти должны были беспрекословно исполнять все предъявляемые Клоповым требования.

Первым действием Клопова было обращение с этой запиской в Министерство путей сообщения для получения свободного бесплатного проезда по всем железным дорогам России. Получив соответственное для этого удостоверение, Клопов пустился в путь, причем первой его остановкой был город Тула, где он и не замедлил предъявить местной администрации свою полномочную грамоту. Можно себе представить смущение местной власти, конечно, не замедлившей доложить об этом невиданном случае министру внутренних дел, каковым был в то время И.Л. Горемыкин{195}. Смущен был, разумеется, в свою очередь, и министр, но, однако, не задумался тотчас объяснить Государю бесцельность и совершенную невозможность командировок безответственных лиц, вооруженных, по воле царя, почти неограниченными полномочиями. В результате Клопов был вызван обратно в Петербург, полномочие от него отобрано, и тем формально все дело и кончилось. Однако сношения Государя с Клоповым не прекратились, и он продолжал в течение довольно продолжительного периода оставаться одним из закулисных царских советчиков по разнообразнейшим вопросам внутреннего управления.

2