Царь Ирод Великий. Воплощение невозможного

Вернувшись после смерти Суллы в Рим, Цезарь продолжал полную светских удовольствий жизнь и благодаря своему красноречию, щедрости и обходительности, пользовался всеобщей любовью у простого народа и благосклонностью римских дам высшего света. Склонный к описанию интимных подробностей, прослывший почти сплетником Светоний, пишет, что «на любовные утехи он, по общему мнению, был падок и расточителен», и приводит большой список его возлюбленных, среди которых были даже жены Марка Красса и Гнея Помпея, а также мать его будущего убийцы Марка Брута. При этом невероятно то, что он умел так элегантно расставаться со своими любовницами, что они сохраняли с ним дружеские отношения и всемерно помогали ему в его карьере^{79}

.

Однако проницательных политиков Рима не могло обмануть внешнее поведение молодого аристократа, наряду с удовольствиями светской жизни явно ждавшего своего времени. Цезарь отлично видел, что великая республика агонизирует. Как красочно пишет Буасье, «с тех пор как триумвиры, чтобы завладеть республикой, спустили с цепи демагогию, она стало полною госпожою… Когда мы говорим о римской демагогии, не надо забывать, что она намного страшнее французской, а пополнялась за счёт элементов ещё более опасных. Как бы основателен ни был тот страх, какой внушает нам всякое народное волнение, когда в день восстания поднимаются все подонки наших торговых и промышленных городов, будем помнить, что в Риме эти низшие слои опускались ещё глубже. Ниже праздно шатающихся и безработных всякого рода и племени, обычного орудия революции, там имелась ещё целая толпа отпущенников, деморализованных рабством, которым свобода дала лишь возможность больше делать зла; там были ещё гладиаторы, обученные сражаться и с животными и с людьми и привыкшие играть как собственной жизнью, так и жизнью других; но хуже всех там были беглые рабы, которые, совершив какое-либо убийство или грабёж, сбегались отовсюду в Рим, чтобы затеряться во мраке его народных кварталов; это была ужасная и отвратительная толпа без семьи, без отечества, а поставленная общим мнением вне закона и общества, она не могла ничего уважать, так как ей нечего было терять… Из них по кварталам составлялись особые тайные общества… В определённый день, когда нужно было устроить народную манифестацию, трибуны приказывали закрывать торговые заведения, и тогда вся армия тайных обществ, усиленная освобождёнными от работы ремесленниками двигалась на форум. Там они встречали не честных людей, которые, чувствуя себя в меньшинстве, оставались дома, а гладиаторов и пастухов, которых сенат привез из диких стран, — и вот начиналась свалка… Приходилось поневоле жалеть о том времени, когда открыто торговали голосами. В это время уже не заботились более о приобретении общественных должностей за деньги, так как находили более удобным захватывать их силой»^{80}

.

Всё это происходило на глазах у Помпея, который несомненно, даже если бы очень хотел, ничего не мог бы сделать со всё усиливающей анархией и разложением. Цезарь же, напротив, тщательно следя за развитием событий в столице, ждал своего часа, чтобы явиться в Рим как спаситель отечества. Однако его ожидание не было пассивным. К удивлению многих этот светский лев, популярный среди народа прожигатель жизни, получив в своё распоряжение армию, в возрасте 46 лет, совершил подвиги и дела, заставившие древних сравнить его с Александром Македонским, а историков Нового времени — с Наполеоном.

Как пишет Буасье, «в то время Галлия была тем, что Америка была для 16 века. Думали, что в этих неизвестных для римлян странах имелись целые груды сокровищ, и все, жаждавшие разбогатеть, спешили отправиться к Цезарю, чтобы получить свою долю добычи. Такой наплыв людей к нему не был неприятен, так как он свидетельствовал о том сильном впечатлении, какое производили его завоевания, а это было ему на руку»^{81}

. Почти за 10 лет, проведенных в многочисленных сражениях, Цезарь совершил подвиги, определившие судьбу не только древнего мира, но всей Европы. Моммзен подводит итоги его заслуг: «Цезарь отразил и почти на 500 лет отсрочил то передвижение полуварварских ещё германских племён, которое совершилось в V веке. Этим он дал эллинск — римской культуре так распространиться и, главное так укрепиться в массе населения, что новые народы уже не смыли этой культуры, а наоборот сами ей поддались и её усвоили»^{82}. Наряду с этим завоевание Галлии произошло таким образом, что кельтское население (галлы) современных Франции, Бельгии, Швейцарии и частично западной Германии, защищенное границей по Рейну от диких племен севера, стало со временем самым верным союзником Рима. Цезарь всюду активно привлекал к себе сторонников Рима, щедро раздавал римское гражданство местным нотаблям и многих даже смело вводил в сенат. По этому поводу в Риме остряки даже сочиняли своего рода частушки: