Царь нигилистов 2

Посыпал песком, отложил и решил, что отправит утром.

Глава 7

Утром Саша сел за письмо, которое собирался написать еще накануне:

«Любезный папá!

В посвященном мне фельетоне Герцена меня насторожила одна деталь, на которую я сначала не обратил должного внимания. Он упоминает эпизод с запуском небесного фонарика, и при этом ссылается на лондонскую „Таймс“.

Англичане — люди оборотистые, предприимчивые и понимающие свою выгоду. С другой стороны, изобретение настолько простое, что воспроизвести его ничего не стоит. Если они сейчас поставят производство на поток, я даже в суд на них подать не смогу, не имея никаких подтверждающих мое авторство документов.

Мне ужасно совестно просить вас о всякой ерунде, отнимая время от дел более важных, но нельзя ли ускорить поучение нами привилегии?

К тому же, у нас с моим бизнес-партнером Ильей Андреевичем Шварцем намечается некоторая прибыль. Поэтому я подумал: „А как нам правильно налоги заплатить?“ Чтобы хотя бы в этом не было ко мне претензий.

Я бы мог, конечно, разобраться сам, „Свод законов Российской Империи“ у нас есть. Однако налоговое законодательство — это обычно такое запутанное хитросплетение различных норм, что, боюсь, мне понадобится консультант.

Ваш сын и верноподданный, Саша».

Не успел он закончить, как лакей принес письмо от Елены Павловны.

«Милый Саша, — писала Мадам Мишель, — художник Крамской неожиданно изменил свое решение и написал мне письмо с извинениями. Он готов у тебя работать, причем бесплатно: во искупление вины.

Когда ты готов с ним встретиться?

Склифосовский прислал мне расчет для своей лаборатории. Он попросил всего трех помощников, дополнительную комнату и совсем немного на оборудование. Это недорого. Расчет прилагаю».

Все складывалось как нельзя лучше. Решение Крамского его даже не особенно удивило. Ну, читает человек «Колокол».

Лаборатория обещала кушать меньше стольника в месяц, что было и правда недорого, но без Елены Павловны он бы не потянул и этого.

Первой задачей Саша видел поиск клеток Пирогова у других золотушных. Потом выращивание культуры бактерий и доказательства их болезнетворности. Он смутно помнил эксперимент с морскими свинками. Им подстилку пропитывали мокротой туберкулезных больных, и они заражались и умирали.

Саша изложил это в письме к Склифосовскому. Спросил не нужны ли дополнительные деньги на лабораторных животных и посоветовал пользоваться масками из марли, хотя совершенно не понимал, насколько они могут спасти в данном случае.

До поиска лекарства было еще ох, как далеко!

Весь день он провел с Никсой и, вроде, брат несколько успокоился.

Играли в «воланы», в которых Саша опознал несовершенный бадминтон. Сетки нет, игрового поля нет, а основная задача как можно дольше продержать волан в воздухе. В советское время в основном так и играли.

— А если рукоятку сделать подлиннее, воланчик полетит дальше и точнее, — заметил он.

— Ну, ты без этого не можешь! — усмехнулся брат.

Слова «бадминтон» Никса не знал.

Вечером пили чай в Сосновом доме. Саша отчитался по Склифосовскому, а Никса порадовал его доказательством теоремы о двух полицейских. Даже довольно корректным. Простенькая, конечно, теорема, но он ведь сразу понял!

Саша искренне восхитился и загрузил брата пределом функции.

— Кто-то обещал меня японскому фехтованию поучить, — сказал Никса.

— Кто-то обещал мне выточить боккен, — заметил Саша.

— Токарный станок в Зимнем. Впрочем, я попрошу нашего учителя по столярному делу Виксберга. Помнишь его?

— Нет.

— Ничего, осенью познакомишься.