Царь нигилистов 4 (СИ)

— Конечно не уедем! — закивал обер-кондуктор. — Кондукторы все места проверят, прежде, чем тронуться.

Посмотрел на генеральские погоны Гогеля и отдал честь.

— Ваше превосходительство!

Потом перевел взгляд на гусарскую курточку «Александра Александровича», потом опять на генеральские погоны, но загадки сей, видимо, не разрешил. И сдался.

— Скоро мы трогаемся? — спросил Саша.

— Через пять минут. Так что занимайте ваши места, господа.

И они продолжили путь.

Солнце падало на закат, освещая небо алым и оранжевым, пока не скрылось за лесом. Но небо продолжало сиять на западе и плыли над лесом подсвеченные из-за горизонта сиреневые облака.

На стене купе, над окном висел фонарь с белой стеариновой свечкой внутри. Гогель открыл дверцу и зажег свечу. На красном бархате затрепетала тень от его руки.

— Подъезжаем к станции первого класса Малая Вишера, Ваше превосходительство! — объявил кондуктор, повиснув на подножке за окном. — Стоянка один час десять минут.

После остановки свечку экономно задули.

На Малой Вишере был полноценный вокзал. Правда, одноэтажный, зато очень длинный, покрытый желтой штукатуркой, с тонкими колоннами, поддерживающими широкий навес по всему периметру, и двойными окнами, увенчанными полукруглыми арками.

Под навесом, на стенах уже горели газовые фонари.

Саша подозревал, что в будущем он здесь был. Точнее проезжал мимо. Не мог не проезжать, хотя вряд ли выходил из поезда.

Кажется, где-то видел и эти окна, и этот навес, и эти кованые чугунные капители.

Внутри, под голубым сводом располагался буфет. У входа стоял огромный самовар, из которого можно было нацедить кипятку, но Гогель повел Сашу в другой конец вокзала, где стояли столики с белыми скатертями. Путешественникам подали мясной пирог и чай.

Судя по тому, что усатый буфетчик стоял рядом навытяжку с полотенцем через руку, инкогнито соблюдалось не вполне.

Кулебяка была что надо, и пахла свежим хлебом, грибами, яйцами и луком.

Когда поезд отошел от Малой Вишеры, было совсем темно.

Саша смутно надеялся, что белье выдадут на станции, и ожидал найти его на сиденьях, аккуратно упакованным в какие-нибудь бумажные или тканые пакеты, за неимением пластиковых. Но белья почему-то не было.

Он вспомнил, что есть система, когда белье уже застелено на другой стороне полки, положил руку на спинку дивана и потянул вперед. Спинка не поддавалась.

— Александр Александрович, что вы делаете? — спросил Гогель.

— Как что? — удивился Саша. — Пытаюсь разложить плацкарту.

— Разложить?

— Понятно, — вздохнул Саша. — Она не раскладывается.

— Вы где-то видели раскладную?

— Конечно, когда болел, — признался Саша. — А как же спать?

— Можно лечь на сиденье.

— Без белья?

— Без.

«На кой тогда весь этот бархат!» — подумал Саша. И вспомнил, как студентом ездил в общем вагоне, но тогда под рукой был спальник и рюкзак.

Паче чаяния выспался он неплохо, благополучно проспав и Бологое, и Тверь.

Завтракали на станции Клинская около восьми утра. Клинская — станция второго класса — выглядела поскромнее, но и арочные окна, и тонкие колонны, и навес присутствовали.

Путники расположились пить кофе с булочками возле двойного окна.

Саша достал записную книжку и начал карандашом вычерчивать нормальный вагон. То есть со сквозным проходом, туалетом, титаном и тамбурами для перехода из вагона в вагон, дабы добраться до вагона-ресторана. Последний он рисовал уже в купе, а потом до самой Москвы объяснял Гогелю, что к чему.

— Где у нас вагоны делают? — спросил Саша.

— На Александровском литейно-механическом заводе в Питере.

— Отлично! А то я подумал, что в Европе покупаем.

— В основном, конечно, покупаем, — признался Григорий Федорович.

— Сами сделаем, — сказал Саша, — не хватало еще всякую херню покупать!

Гогель одобрительно улыбнулся и даже не упрекнул за неподобающую лексику.

Наконец, поезд очень медленно, вразвалочку въехал под дебаркадер Николаевского вокзала в Москве.

На платформе толпился народ. «Шишку какую-нибудь встречают», — подумал Саша.

— Что-то очень много студентов, — заметил Гогель.

И правда в студенческие шинели была облачена большая часть толпы. Но встречались и барышни с цветами.

Поезд остановился, и кондуктор открыл дверь.

Саша ступил на платформу, и вокзал огласился громовым «Ура!» Вверх полетели студенческие фуражки.

Он не успел оглянуться, как обнаружил у себя на шее несколько венков из роз и пионов и пару букетов в руках. Букеты он оперативно сгрузил растерянному Гогелю.

Нашел глазами Склифосовского и раскрыл объятия.

— Николай Васильевич! Я ужасно рад.

— Простите меня, Ваше Императорское Высочество! — засмущался Склифосовский. — Я и сказал-то паре друзей, но все как-то сразу узнали.

— Да, черт с ним с инкогнито! — сказал Саша.

И поискал глазами что-нибудь типа броневика, танка, балкона, белого коня или хотя бы университетской кафедры. К его услугам была только длинная балюстрада посередине платформы, отделявшая от путей большую часть публики.

Саша довольно ловко вскочил на нее и поднял руку.

— Господа! — сказал он.

И порадовался тому, что не зря в прошлом году вырабатывал командный голос в кадетском лагере.